Невротический характер - Альфред Адлер

где реальность может воздействовать на невротическую фикцию девушек, благодаря ей часто созревают такие черты характера и тенденции такого рода, что девушка все еще довольно четко будет проявлять мужскую склонность одолеть мужчину, в том числе при самой сильной предохранительной тенденции, также и в гомосексуальном смысле, или она будет искать для любви и брака наименее «боеспособного» мужчину. Истинное положение вещей часто завуалировано выражением жалости, и любовь становится свободной, если мужчина – это слабый, опустившийся человек, калека, старик. Навязчивость мужской руководящей фикции отражается в фантазиях, сновидениях, галлюцинациях, где мужчина оскоплен, превращается в женщину, в труп, оказывается «внизу», но особенно сильно эта фикция проявляется в тенденции представить мужчину беззащитным, маленьким, униженным, а наивысшее свое выражение она находит в некрофилии[212].

В другом варианте линия «хочу иметь всё» ведет, как уже упоминалось, к невротическому кокетству. При этом мужской протест выражается: 1) в тенденции компенсировать изначальное чувство неполноценности, обделенности тем, чтобы обладать многими, всеми мужчинами; 2) через отказ от женской роли в сексуальных сношениях, в браке; вместо этой роли, оцениваемой как унизительная, используются искусные трюки, диктуемые мужской направляющей линией, такие как сексуальная анестезия и перверзии всех видов, среди которых преобладают садистские, унижающие мужчину. Блох[213] очень хорошо выразился о власти кокеток[214]:

«Кокетство, которое можно определить как старания женщин привлечь к себе мужчин и подчинить их своей власти, пользуется для достижения своих целей чисто чувственными средствами, и в этом отношении оно есть продукт подлинно гинекократических инстинктов».

Мы можем лишь добавить, что эти «гинекократические инстинкты» сконструированы по образцу равенства с мужчиной, следовательно, они зависимы от некоего мужского личностного идеала, хотя при этом, в качестве искусного трюка, находят применение женские средства как единственные имеющиеся в распоряжении и более эффективные. Все внимание и интерес таких невротиков – среди которых особенно примечательны нервнобольные мужского пола, стремящиеся осуществить свой триумф, оцениваемый как мужской, женскими средствами, – направлены в высшей степени на то, чтобы создать хорошее впечатление и заставить других служить себе. Невротическое усиление этой вторичной линии – кокетства – ведет к завышенной самооценке, к усилению таких черт, как властолюбие, гордость и обесценивание других. При этом не приходится удивляться, что из-за нарциссизма (Нэкке[215]) пациента объект его вожделения, как правило, представляется переоцененным или исключительным. Такая переоценка – предварительное условие для конструирования отношений, и в ней отражается ощущение собственного величия[216]. В процессе психотерапевтического лечения в основном именно такие пациенты создают видимость «влюбленности во врача». Но нетрудно понять, что этот «перенос любви» – только одна из многих возможностей воинственной готовности сломать сопротивление, а значит, и превосходство мужчины, в данном случае – врача-мужчины. И нетрудно увидеть, что чувство обделенности у пациентов, вызывающее эту причудливую, запутанную форму мужского протеста, проистекает из их ощущения собственной женственности, которая воспринимается ими как неполноценность.

Но как бы далеко ни зашла в своем кокетстве нервозная женщина, ее цель не согласуется с подчинением мужчине. Рано или поздно мужчине грозит на этом пути обесценение, а именно тогда, когда ситуация становится для невротической пациентки «слишком женской». Этот момент может наступить в разное время, но, как правило, предохранительные тенденции усиливаются при интимном прикосновении, поцелуе, ожидании полового акта или при опасении беременности и родов и могут вызвать ту самую вспышку, которую обыкновенно и называют неврозом или психозом. Тогда включается более сильное абстрагирование от действительности, более отчетливо проступают фикции силовой политики, потребность обесценить мужчину толкает к таким поступкам и деяниям, которые с виду лишены какого-либо смысла; враждебные готовности, инстинкт агрессии, а с ними и невротические черты характера становятся очевидными.

В каждом невротике есть что-то от этого нарциссического кокетства, ведь оно возникает из его гипостазированной личностной идеи и основывается, как и сама эта идея, на изначальном чувстве неполноценности. Собственно, кокетство есть эгоизм, это результат действия предохранительной тенденции у человека, который чувствует себя слабым. С этой чертой хорошо согласуется тот факт, что любой невротик, но особенно рассматриваемого типа, с трудом расстается с людьми или вещами. Расставание с людьми, даже вроде бы с не особенно близкими, не говоря уже о любимых, может вызвать тяжелейшие невротические симптомы, приступы невралгии, депрессию, бессонницу, истерические рыдания и пр. А с другой стороны, нередко звучат угрозы разрыва, развода, которые должны доказать собственное влияние.

В невротическом кокетстве властвует мужской протест, что видно по нескольким моментам. Сильное нерасположение к явной женской роли мы уже подчеркивали; как было показано, в этих случаях оно может вызывать поразительную картину – видимость double vie, расщепления сознания, амбивалентности (Блейлер). В анализе всегда обнаруживается ряд доказательств, подтверждающих стремление к равенству с мужчиной. Сновидения, фантазии, галлюцинации, вспышки психоза наглядным образом показывают стремление быть мужчиной или один из многих эквивалентов этого стремления, например страх женской участи, активного ухаживания. Сильная тенденция к обесцениванию мужчины проистекает из борьбы за равенство и толкает к фикции мужской роли в любовном опыте, которая находит выражение во фригидности и таких ситуациях, где мужчина ставится в рабскую, приниженную позицию.

Нередко манифестацию невроза отсчитывают от тех моментов, когда страх принятия решения, страх перед экзаменом, публичным выступлением, боязнь открытых пространств требуют врачебной помощи. Этот страх возникает при внезапном противоречии в мужском протесте, когда попытка добиться власти грозит возможным унижением, женской участью, каким-то поражением и тем самым может вынудить признать собственное несовершенство.

Так было с одной моей пациенткой, которая несколько лет назад перед своим первым выступлением заболела «спазмом музыканта»[217]. Этот невроз предоставил ей хороший предлог избежать поражения, которого она опасалась. Углубленный анализ обстоятельств заболевания вскрыл невротическую иллюзию, которая заключалась в том, что пациентка при взгляде на ноты вспоминала мужские гениталии. Вроде бы нет ничего проще, чем увидеть здесь повышенную, но вытесненную сексуальность, которая и выразилась в «спазме музыканта», в «вытеснении склонности к мастурбации». Вывод, однако, получился совершенно другим.

Публичный триумф должен был означать равноправие с мужчиной, тождественность мужчине. Но эта фикция состояла в противоречии с действительностью, с ощущением себя «всего лишь» женщиной – очень многие одаренные девушки и женщины терпят крах по такой же причине. Публичное выступление было равносильно окончательному взвешиванию фактов. «Чувство реальности» пациентки не могло допустить этого, и она выстроила фиктивное препятствие путем символического восприятия нотных знаков – головок и черточек, напомнившее ей о ее женственности и тем самым давшее сигнал к отступлению[218].

У этой пациентки противоречие в мужском протесте возникло, как это обычно бывает в неврозе, из-за неосуществимости фикции, как