Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин

сто, или больше ста. Линейки вымерять – нет. Шли по обочинам, по кустам, по примолкнувшим полям, в обход молчащих поселений. Быть точкой, точками. В этой прозрачной солнечной осени, стоявшей, как стекло.

Их не убили по дороге, а могли. Сначала немцы в летной форме – обыскали, нет ли оружия, и отпустили. На исходе двух дней их поймали местные. В полицейской форме. Поставили лицом к кустам – расстреливать. Пощелкали курками. Потом закричали:

– Мы пошутили! Мы – партизаны!

Никто им не поверил. Никто к ним не повернулся. Тогда они повернули каждого – сами.

Ему девять лет, и он шел три дня, шел 100 километров, покачиваясь, в небе – золото, под небом – осень. Как-то днем осели – отдышаться. И он заснул в лесу отчаянно, беспробудно. Когда очнулся – все ушли. Пустое пространство, молчаливая осень, воздух есть, но никого нет.

Догнал, не знает, как нашел, куда кинулся – и почему правильно. В каком умоверчении – подался именно туда? Тебя должны вести. Ты не можешь быть один.

Никто никогда не может быть один.

День третий, вечером, они добрались к партизанам. Там был хлеб. Там был гороховый суп. Там были повсюду заставы и грозный Лапидус, всем командирам командир. Там стояло Поречье – деревня праведников. Это кажется, что она просто в поле. Она – на реке, текущей с небес.

1944

Их спасали. Перекидывали. Партизанский комендант – бог, ими повелевающий. Из хутора в другой. Из дома в дом, пока немцы, подталкиваемые поражениями, не стали чистить тылы. Вы знаете, что происходит, когда прозрачный перелесок простреливается насквозь? Когда нужно сидеть в болоте по горло? Когда воды – нет. Смерть – вечная, вещная, подвижная. В нее моментально уходит жизнь. Входит, как в горлышко.

В июле пришли свои – их танки, их гордость, их «давай, давай»! Ты откуда? Из Минска? Давай с нами! Ему скоро десять, и он на танке, под звездой, на скорости – почти до Минска. Там сгружен – не сунься в бой!

Вот и всё. Июль. Год 1944-й. Ему – почти десять. Знаменитый, многотысячный партизанский парад в Минске. Он – с ними, он нашел своих, свой отряд. И прошел вместе с ними.

Никого больше нет. Семьи нет. Есть он и еще Оля. Сестра, двоюродная, старшая. Она ушла из гетто в лес в 1942-м, к партизанам – и там выжила. Она найдет его в детдоме и будет рядом всю жизнь.

Без лица

Ты не можешь себе представить, сколько я видел смертей, сказал он. – Я не боялся смерти. Она была безличной. Вроде: «ну вот». Я должен был сойти в яму, не знаю сколько раз. И не знаю, сколько раз на улице. Для нас это было обыкновенно. Мы бегали на кладбище смотреть расстрелы. Даже когда нас вели убивать, расстреливать, я думал: «Ну и зачем мы шли три дня?»

Зачем?

Чтобы каждый мог перенестись в гетто. Увидеть. Учуять запах. Медленно войти, пусть мысленно. Раздеться, когда вас убивают. Ждать этого – когда дни медленно идут. Знать, что это будет. А дети? С ними это будет тоже.

Нет, никогда.

Никогда, никогда, никогда!

Борис Владимирович Сребник

Дорогие мои, все это было так. И было многое другое. У меня так устроена память, что я помню малейшие детали. Она меня не пощадила: все стоит перед глазами. Люди не стали другими – лучше или хуже. Они – такие же. Они из века в век делают одно и то же. Может случиться еще раз. Они умеют делать ад. Я был в нем. Я вышел из него. Я бы встал на колени – ради бога, никогда!

Спустя много лет я нашел Иосифа. Было 13, стало 90. У нас частые свидания – на экране ноутбука.

Каждый раз я говорю ему одно и то же:

– Ёська, ты наш спаситель.

Спаситель.

Яков Миркин

В память о моей семье, погибшей в бобруйском гетто. Моя семья: Яков, сапожник, сочинитель, музыкант, 49 лет (я получил его имя), Муся, ласковое имя, это мама, 44 (ее имя получила моя сестра), Моня, 18, Сема, 13, девочка Дора, 9 лет (их имена не получил никто). Они не успели ни перебраться за реку, ни уйти в лес. Из всей семьи уцелела только моя мать. В это время она была в Ленинграде. Я – выживший. Я рожден ею, выжившей случайно.

Невинные – никогда больше!

Никогда?

Что еще почитать

У автора.

Миркин Я. Правила неосторожного обращения с государством. М.: АСТ, 2020.

• Как вывернуться и исчезнуть. С. 175–176.

• Свалить. Великий Питирим. С. 190–191.

Миркин Я. Правила бессмысленного финансового поведения. М.: АСТ, 2022.

• Вовремя убраться. Дервиз. С. 52–53.

• Приключения Феликса Юсупова. С. 92–93, 101–102, 106–108.

Миркин Я. Открытая дверь. М.: Лингва-Ф, 2018.

• Как быть стремительно перемещающейся звездой. С. 357–363.

Бунтуй

П. Клее

Бессмысленно и беспощадно

Довести до крайности, когда жить дальше невозможно и нужно бунтовать – было не раз. Три века бунтов – они были. Вас не слышат, вас не понимают, вас доводят до разорения, вас готовы растоптать, и вы – даже не остров в мире беспечного и спокойного народа, скорее, вы сами – почти весь народ. Самые милые, самые спокойные, самые-самые – они тоже там, где бунт, и гори всё огнем. И горит, и полыхает, и сколько жизней там прекращается – одному Богу известно.

Будет ли это еще когда-нибудь? Не дай Бог! Не дай нам жизнь и судьба – а это тоже Бог – чтобы те, кто только открывает жизнь, те, кто живет в самом ее начале, не решили снова, что должны силой изменить мир. Чтобы они это не сделали от отчаяния, не покрыли себя сотней теорий, почему нужно разбить свой дом; чтобы они не впали в смертный грех, готовясь быть распятыми, а на самом деле – быть буднично убитыми.

1881. Топни ножкой. Фигнер

Известная террористка или красавица (кому как нравится) Вера Фигнер сто лет назад предупредила нас о том, что нельзя делать в России. В своей книге «Запечатленный труд» она детально рассказала, почему взялась за динамит. Вот одна из причин: «Создав… громадный государственный бюджет, 80–90 процентов которого доставляются низшими классами, централизованная государственная власть употребляла его почти всецело на поддержание внешнего могущества государства, на содержание армии, флота и на уплату государственных долгов, сделанных для тех же целей, бросая лишь жалкие крохи на производительные расходы, удовлетворяющие таким