Лики женщин - Эмма Буяльская

клетку попадало солнце. Теперь уже Босс донимал её своей любовью, а ей надо было выращивать в своём быстро растущем животе щенков. Как потом оказалось, их было одиннадцать! Нелёгкое это дело, и Босс только мешал ей со своими нежностями. Теперь уже она в ярости кидалась на него, когда он донимал её своими притязаниями. Было понятно без слов, что она хотела ему сказать:

— Скотина безрогая, бестолочь, оставь меня в покое!

А он, ничего не понимая, кроме своих желаний, настойчиво, как она когда-то, пристраивался к спящей на солнышке Леди, и начинал вылизывать ей разбухшие соски. Так и пришлось Леди терпеть его, пока она не ощенилась.

Хозяева сделали из этого процесса праздник. Были приглашены на шашлык друзья, которые пришли с жёнами, мужьями и детьми, так что в маленьком дворике повернуться не было места. Роды снимали на видео, после рождения каждого щенка устраивали фейерверк. Босса из клетки выкинули, а он всё лез и лез туда, пока его снова не вышвыривали. Возилась с Леди Эва, которая уже второй час, так сказать, принимала роды. На другой день, случайно встретив Ицхака, она доверительно доложила ему, что их было одиннадцать, а оставили четверых — столько друзей пожелали обзавестись потомством Леди. Ицхак ужаснулся про себя, что из всех интереснейших явлений жизни Эва выбрала утопить, наверное, в ведре с водой семерых новорожденных щенят. Да, такая женщина заслуживала только такого мужа, как её рокер. Нет, нет, Ицхак не осуждал их, но это была не его компания.

— Всё, что в жизни есть, существует по замыслу Всевышнего, — думал Ицхак. — Жизнь была бы, наверное, скучная и неинтересная, если бы все были среднестатистические, так называемые нормальные. Да и что такое нормальные? На проверку временем зачастую радикально менялась оценка того, что эти среднестатистически нормальные уничтожали огнём и мечом. И это касалось, в первую очередь, познания реального мира, это были прорывы во взглядах на построение общества, это были новые религии, новая музыка, новое искусство. Время сортировало всё; ненужное, негодное, невыгодное людям забывалось, классикой становились божественная музыка, удивительные открытия, философские озарения, уникальные фильмы. Кумирами этой среднестатистической нормальной толпы становились учёные, писатели, художники, артисты… Весь мир жадно ищет удивительного, необычного, интересного, а время или делает это вечным, или оставляет без наследия. Сам Ицхак никогда не стремился выделиться, привлечь внимание; он благословлял Бога за себя и свою семью: все здоровы, успешно учатся и работают, рожают и воспитывают детей, имеют всё, чтобы быть счастливыми. «Не создавай себе кумиров», — написано в древних книгах. «И не стремись сам стать кумиром», — добавлял для себя Ицхак.

И с этих его позиций он признавал право на существование всего, что в мире есть, старался не давать никаких оценок никому и ничему. Это не его дело. Вот и эта семья интересовала его теперь только потому, что ему надо было ждать конца контракта на сдачу этой квартиры, чтобы её продать.

Но не тут-то было. Жизнь собачьей семьи была настолько активной, что не замечать её было просто невозможно. Щенята подросли, троих забрали новые хозяева, а один, самый мелкий, который и не рос вроде, рыжий, весь в папу, пока оставался в клетке с Леди. Босс рвался в клетку к Леди, она стремилась вырваться во двор к Боссу, щенок приставал к матери, а она отшвыривала его — кончился биологический период кормления. Босс даже рыть землю перестал: Леди выставляла свой зад в ячейку сетки, которой была огорожена клетка, и Босс часами вылизывал его. Целомудренный Ицхак, которому довелось случайно увидеть эту сцену, был просто в шоке.

Потом всё стало стремительно развиваться, как в хорошо отрезиссированной трагедии. Ранее проданную квартиру на первом этаже отремонтировали, дворик выложили цветной плиткой, и там появились новая семья — молодая женщина с двумя детьми до 10 лет, новая хозяйка квартиры, её второй муж, не отец детей, и … болонка — молоденькая, хорошенькая, просто живая игрушка, любимица всей семьи.

Дворики были разгорожены деревянным крепким забором без единой щелочки, Босс её не мог увидеть, но он чувствовал её запах! И Леди была мгновенно забыта. Всеми доступными ему средствами он хотел пробиться к Новой сучке, и это затмило у него всё: любовь к хозяину и страх перед ним, желание есть и пить, просто видеть вокруг себя ещё что-то, кроме этого забора.

Ицхак вышел на балкон, потому что ему показалось, что плачет ребёнок. А это Леди таскала в зубах оставшегося щенка. Она металась по всей клетке, жалобно рыдала, не выпуская щенка из пасти, и это было так выразительно:

— Смотрите, люди добрые, на этого кобеля! Я тут с ребенком в клетке мотаюсь, а он новую сучку захотел!

При этом щенок совсем по-детски плакал, чётко выговаривая: Ой, ой-ёй, ой-ёй-ёй!

А Босс, не обращая ни малейшего внимания ни на них, ни на что другое, делал очередной подкоп под забором в соседний двор. Вечером приходил с работы хозяин, нещадно колотил Босса, который уже не кидался к нему, демонстрируя свою преданность и любовь, а продолжал копать. Рокеру, видно, надоело каждый день закапывать плоды трудов Босса, щенка куда-то дели, а Босса снова закрыли в клетке с Леди. Обрадованная Леди хотели позаигрывать с ним, но он, нехотя, без всяких любовных игр покрыл её, чтоб она от него отстала, и стоял неотступно перед дверью клетки, не отводя глаз от такого близкого забора, который безучастно отделял его от новой неизвестной ему сучки.

— Так ли уж далеко мы ушли от животных? — наблюдая поневоле за этим спектаклем, грустно думал Ицхак, вспоминая свою дальнюю родственницу Дору. Она второй раз вышла замуж по большой любви, родила вскоре дочку и жила-была с ней и с пятилетним сыном от первого брака и прекрасной квартире на 8-ом этаже. Дочка вдруг затемпературила, Дора позвонила мужу на работу. Он приехал немедленно с педиатром, купил выписанные лекарства и всё необходимое. Потом он сказал Доре, что у него срочная командировка, он не может от неё отказаться, его некем заменить. А если он не поедет, он просто потеряет прекрасную работу, поломает свою карьеру. Дора ходила по комнате, прижимая к груди уснувшую дочку, и повторяла только:

— Ну, что же делать, ну, что же делать?

— Через три дня я вернусь, и всё будет прекрасно. Врач сказал, что нет ничего опасного, завтра он опять придёт.

На второй день Доре по телефону позвонила какая-то женщина и, как будто из самых добрых побуждений, довела до её сведения, что её муж ни