Мы все нарциссы? Феномен нарциссизма от мифологии до патологии - Витторио Линджарди

исходит из импульсивной и кляйнианской моделей, патологический нарциссизм является результатом интрапсихических конфликтов, порождающих «патологическую грандиозную самость», всемогущую и пропитанную агрессией, которая атакует более хрупкие и чувствительные компоненты самости, объекты и отношения зависимости. Патологическая грандиозная самость развивается в защитном ключе, чтобы избежать сильной зависти к положительным объектам и защитить человека от преследующих и депрессивных тревог (происходящих именно из страха потерять положительные объекты, зависимость от которых чувствует ребенок, и чувства вины, возникающего из-за направленной на них завистливой враждебности). Это структура, в которой реальные и идеальные представления о самости и объектах поддерживаются примитивными защитными механизмами, такими как расщепление (поляризованные представления «все хорошо» для самости и «все плохо» для других), проекция (негативные аспекты самости проецируются на других), проективная идентификация (негативные аспекты самости проецируются на объекты), идеализация (самости) и обесценивание (других и отношений), отрицание (своей потребности в чувствах и зависимости). Исполненный зависти и гнева, внутренний мир нарциссического пациента, по мнению Кернберга, выражает себя в надменном, презрительном отношении и ненависти, которая особенно ярко проявляется, когда чувства хрупкости и неполноценности угрожают подорвать грандиозную самопрезентацию.

В свете теоретико-клинических расхождений, которые на протяжении долгих лет противопоставляли подходы Кохута и Кернберга, можно выдвинуть гипотезу о контекстуальных различиях. Если пациенты Кернберга, по всей видимости, отражают особенности функционирования открытого, толстокожего нарцисса, то пациентам Кохута скорее присущи характерные черты скрытого, тонкокожего, гиперчувствительного нарцисса. Таким образом, разница в их подходах может быть обусловлена разным клиническим опытом: Кернберг лечил в основном госпитализированных пациентов, более тяжелых, более деструктивных, менее способных к эмпатии (до такой степени, что они подтолкнули его сформулировать диагноз «злокачественный нарциссизм» и исследовать границы между нарциссизмом, психопатией, антисоциальностью и садизмом), в то время как Кохут работал в основном с амбулаторными пациентами, страдавшими от дефицита отношений и чувств, более чувствительными к осуждению и нуждающимися в подтверждении, но в то же время наделенными бо́льшими адаптивными способностями.

В клинике, где модель должна соответствовать потребностям пациента, а не наоборот, эти два подхода сегодня представляются вполне совместимыми. Разные авторы пытаются разместить различия между моделями Кохута и Кернберга на одной кривой, крайними точками которой являются высокомерно-грандиозный и хрупко-уязвимый варианты нарциссизма. Нэнси Мак-Вильямс резюмирует:

Концепцию нарциссической личности Кохута можно проиллюстрировать образом растения, рост которого был задержан в результате недостаточного полива и освещения в критические моменты. Нарцисса Кернберга можно представить в виде растения, мутировавшего в гибрид. <…> Одни подходы к нарциссизму подчеркивают необходимость дать растению достаточно воды и солнца, чтобы оно наконец разрослось, а другие предполагают, что необходимо обрезать отклоняющиеся от нормы части, чтобы растение могло стать тем, чем оно должно быть[44].

Я разделяю с Мак-Вильямс недоверие к диагностической преемственности между нарциссизмом и психопатией, в том числе и на основании эволюционных гипотез о том, что нарциссическая сторона проистекает из недостатков и неудач родительской заботы о ребенке (например, если дети воспринимались как идеализированные нарциссические протезы или как обесцениваемые объекты, не оправдавшие ожиданий), с учетом того, что в истории антисоциальных или психопатических личностей будет наблюдаться тяжелый травматический фон, характеризующийся пренебрежением, оставлением и жестоким обращением.

Садовники в саду нарциссов

Грандиозные нарциссы редко приходят на терапию: они для этого слишком всемогущи, слишком эгоцентричны, слишком уверены в себе. Высокофункциональные также приходят редко: они для этого слишком успешны, у них слишком много подтверждений их величия, слишком много поклонников. И для тех, и для других дверь в психотерапию открывается тогда, когда что-то в их нарциссическом здании начинает рушиться: их внезапно настигает одиночество, провал на работе, другие проблемы в отношениях. В такие моменты их сначала охватывает гнев, а затем наступает депрессия, которая часто сопровождается поиском терапевтической поддержки; поначалу они ищут ее для того, чтобы доказать несправедливость происходящего, завистливость и ничтожность окружающих. Чаще других к психотерапевту обращаются уязвимые нарциссы, которые ежедневно сталкиваются с изматывающими переживаниями из-за несоответствия. Специалисту проще помочь нарциссическим личностям, которые приходят на терапию в среднем возрасте или позже, когда инвестиции в красоту, славу, богатство и власть не принесли желаемого результата или потерпели неудачу, то есть ожиданиям нарцисса пришлось столкнуться с реалистичным пределом.

Как я уже неоднократно повторял, оттенки нарциссизма бесконечны, и это влечет за собой не только разнообразие терапевтических подходов, но и разную алхимию отношений между пациентом и терапевтом. При этом необходимо учитывать сложность нарциссической ауры, которая может сгущаться вокруг пациента: проблему злоупотребления психоактивными веществами, панические расстройства или расстройства настроения, суицидальный риск; к ним следует добавить риск преждевременного одностороннего прерывания терапии (или, выражаясь терминологически, «выбывания»). С реалистичным пессимизмом Кернберг определяет таких пациентов как практически не поддающихся лечению, подразумевая тем самым, что им трудно помочь, с ними трудно выстроить отношения, основанные на доверии, сотрудничестве, общности целей.

Терапевтическим отношениям посвятили свои работы и два других специалиста по нарциссизму, виртуозно сочетающие свой клинический опыт с данными исследований. Эльза Роннингстам учит нас тому, как эмпирические исследования, а значит, и проблема «измерения» могут помочь нам в работе с такими пациентами, а Глен Габбард показывает, что определение, согласно нарциссической типологии, эмоциональных реакций клинициста (контрперенос) имеет решающее значение для успешного лечения. Терапевт может быть «обольщен» харизмой некоторых высокофункциональных нарциссических пациентов, может испытывать восхищение, зависть и даже бессознательно разделять их грандиозные фантазии. Эти чувства, если клиницист не распознаёт их в себе, приводят к сговору с грандиозными потребностями пациента, создавая тупиковую ситуацию статического зеркального отражения и взаимной идеализации.

При работе с уязвимыми нарциссами необходимо обращать внимание на свое раздражение или несдержанность в случаях, когда пациент для поддержания неустойчивой самооценки начинает требовать восхищения и потакания в пассивной, а иногда и агрессивной форме. Нарциссический пациент может активизировать нарциссические потребности самого терапевта, например идеализируя его и заставляя чувствовать себя непогрешимым. Будучи объектом идеализации, клиницист может ощущать дискомфорт, давление, чувствовать себя вынужденным постоянно казаться безупречным и сверхкомпетентным.

Грандиозные и злокачественные пациенты, пожалуй, больше говорят «перед» терапевтом, чем непосредственно самому терапевту, что мешает последнему ощутить себя участником-наблюдателем. Клиницист может ощущать отчуждение, бессилие, чувствовать себя невидимым, что приводит к (защитным) скуке, невнимательности, отстраненности, желанию поскорее завершить сессию. Еще сложнее смириться с ощущением обесценивания или презрения, они могут привести к возникновению гнева, враждебности и даже страха. Некоторое время назад меня поразил диалог, который Габбард привел как пример враждебного контрвмешательства со стороны терапевта. Он звучал примерно так:

Пациент: Иногда я чувствую себя королем Лиром. Не знаю, насколько вы знакомы с пьесой Шекспира <…>. Помните начало третьего акта «Короля Лира»?

Терапевт: Нет, не помню.

Пациент: