Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

§ 3. Как и почему образуются сновидения?

Вопреки явному интересу к этому заглавию, этот второй параграф является, собственно говоря, всего лишь продолжением предыдущего.

«Для того чтобы сновидеть требуются два условия: первое — развитый рассудок, более-менее знакомый с внешней жизнью мозг; второе — само состояние сна».

Согласно первому из этих двух условий, «должно принять, что животные также видят сны, но ни слабоумные, ни эмбрионы».

Это мне кажется слишком наивным. Конечно, мозг должен ознакомится с жизнью, поскольку все сновидения образуются из элементов, содержащихся в нашей памяти; но причём тут слабоумные, разве у них нет памяти, и какой смысл в вопросе, может ли видеть сны эмбрион?

Второе предложение приводит к приравниванию с явлениями сна явления галлюцинаций и экстаза, поскольку Моро (де ла Сарт) сам считает видения экстатичных и галлюцинирующих разновидностью сновидений.

«У вполне здорового человека во время сна, которому предшествует умеренная усталость, никогда нет сновидений, или почти никогда».

Затем следуют тончайшие различия, и совершенно бесполезные, между сновидением [le rêve], мечтательностью [la rêverie] или грёзами [la rêvasserie]

«Когда человек начинает дремать днём, стоя или сидя, в лодке, на коне, в карете, то это не есть настоящий сон, но его начало, его первая степень. Это — сонливость, которая приводит только к грёзам».

Если эта сонливость есть начало, первая степень сна, как говорит сам автор, то почему же он не видит, что эти грёзы также являются началом и первой степенью настоящего сновидения?

«Это, — продолжает он, — время химерных образов, кривляющихся и движущихся фигур, сказочных призраков, облачных картин, как тени, которые представляются под всеми формами, которые разбиваются, разделяются и исчезают с такой же причудливостью, как и быстротой».

Эти вырисовывающиеся картины как раз представляют собой переходной период, во время которого ассоциации и наложения идей так быстро сменяют друг друга вместе с соответствующими им образами, изменяемыми и умножаемыми до бесконечности тысячами восприятий внешнего мира, которые ещё чувствуются, хоть и слабее. Тогда ум прекращает обращать на них внимание, поскольку именно внимание, привязанное к внешним вещам, и обеспечивает состояние бодрствования. Он уже не направляет его свободно на эти несовершенные видения. Это такой момент, когда ставни ещё не достаточно плотно закрыты, чтобы позволить картинам волшебного фонаря [проекционного аппарата] чётко и ясно вырисовываться, но когда свет дня уже не проникает достаточно, чтобы позволить различать окружающие предметы. Это — первая степень сновидения, настоящего сновидения. Позже, эти видения неким образом угасают и исчезают, чтобы уступить место мертвецкому сну, как предполагает Моро, и эти видения оживляются и мало-помалу сгущаются, если можно так сказать, по мере того, как сон набирает свою силу, по мере того, как spiritus in sese recessus устанавливается далее, и ум, свободно перенесённый из области реальной жизни в область жизни воображаемой, обретёт свои способности, удалённые на момент, но не упразднённые.

Этот второй параграф статьи Моро (де ла Сарта) можно подытожить так:

«В естественном сне сновидений нет. Если сон потревоженный (внутренними или внешними причинами), то он переходит в сонливость и тогда видят сновидения».

§ 4 и 5. Как сновидения становятся ощутимыми, и что следует понимать под ясностью сновидений?

Рассмотрение так поставленных вопросов даёт мне возможность, которой я воспользуюсь с готовностью, затронуть ещё несколько интересных и спорных моментов по нашему предмету.

Этот четвёртый параграф статьи «Грёзы» начинается с уже высказанного мнения автора, а именно: «что возможно видеть сны не подозревая об этом, примером тому — сомнамбулы».

В обычном смысле слова, как понимает Моро, иметь сновидения — это их ощущать, и сохранять о них воспоминание. Именно от этого, согласно ему, и зависит ясность сновидений.

Отсюда он приходит к этому странному выводу, что одно и то же сновидение может быть названо ясным или не ясным, в зависимости от нашего его воспоминания, что подчиняет само существование явления сохранённому о нём воспоминанию.

Такой способ рассмотрения этого вопроса вполне логично приводит нашего доктора физиологии к заявлению, что утренние сновидения более ясные, чем вечерние. Ясно, что человеку гораздо легче вспомнить сновидения, предшествующие пробуждению, чем первые картины этой длинной серии последовательно воспринимаемых картин с вечера до утра.

Будучи верным своим принципам, провозглашающих что все активные способности рассудка остановлены во время сна, Моро думает, что «последовательность, сочетание идей в сновидении всегда бессвязны и беспорядочны, и что нам невозможно среди этих беспорядочных и непроизвольных движений ума продлевать, удерживать приятные впечатления, или прогонять страшные призраки и ужасные образы».

Это мнение, как можно видеть, диаметрально противоположно тому, которому я отдаю предпочтение.

«Что до пространственных и временных отношений, то они не сохраняются в сновидениях», — продолжает далее Моро. Он мог бы добавить, что нет ничего более естественного, чем это. В состоянии бодрствования мы составляем себе идею времени на количестве наших действий в заданное время. В сновидении же, мы видим и делаем всё то, что последовательно извлекает наша память из своих складов благодаря ассоциации идей, и мы судим о течении времени исходя из того, сколько бы заняло в реальности делание всего того, о чём мы всего лишь думаем.

Затем следуют некоторые рассуждения на тему ассоциаций идей, которые, как мне кажется, заслуживают быть здесь приведенными.

«Каждая из идей человека, чей рассудок достиг определённой степени развития, не размещается в его уме отдельно; она входит туда со многими другими идеями, которые связываются с нею по аналогии, по сосуществованию, и по всем видам отношений. Когда одна из этих идей представляется вновь, то она неизбежно вызывает многие другие. Говорят, что рассудок, увлекаемый каждой новой идеей, которая его захватывает, бросается как в своего рода колею, которая заводит его непроизвольно во многие другие. Вот почему простой звук, или идея колокола может внезапно породить то идею похоронной процессии, то идею религиозной торжественности, или образ пышного бракосочетания, в зависимости от текущего состояния нашей души и способа, которым все эти вещи сцепляются в нашем уме; это то, что называют связыванием или ассоциацией идей, которые могут распространяется на различные телесные действия, которые наиболее связаны с этими идеями, и которые за ними следуют или им соответствуют в определённых жизненных привычках.

Эти ассоциации, отнюдь не ослабляясь во время неглубокого сна[47] и в большинстве сновидений, обладают куда большей свободой, размахом, движением, чем во время бодрствования. Более или менее яркое впечатление провоцирует их часто в сновидениях, которые определяются случайными причинами, такими как манера лежать, какое-либо болезненное внутренне ощущение и т. д.

На самом деле, эти впечатления внезапно вызывают, поистине автоматическим образом, определённые группы,