Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

абстрактная и философская, она также личная и насущная. Верующие склонны забывать, что их Бог отнимает все, чем человек дорожит: собственность, удобства, успех, профессию, ремесло, знание, друзей, родных и жизнь. Что же это за Бог? Любая достойная религия должна поставить этот вопрос без уверток, и нельзя поверить ни одному ответу, который невозможно произнести в присутствии умирающих детей[654].

Мне кажется, что люди используют ужасы, творящиеся в мире, для оправдания собственных недостатков. Мы исходим из того, что уязвимость человека является веской причиной жестокости. Мы обвиняем Бога и его творения в том, что они искалечили наши души, и постоянно считаем себя невинными жертвами обстоятельств. Умирающему ребенку вы бы сказали: «Ты очень сильный и обязательно сможешь все преодолеть!» Вы не считаете, что крайняя уязвимость детей оправдывает отказ от существования или сознательное злодеяние.

Я недолго работал клиническим психологом, однако двое моих пациентов прочно врезались в память. Первой была женщина лет тридцати пяти. Она выглядела на все пятьдесят и в моем представлении походила на средневековую крестьянку: несвежая одежда, сальные волосы, плохие зубы – она явно давно себя запустила. К тому же она была чрезмерно застенчива: ко всем, кто, по ее мнению, был выше по статусу, то есть практически ко всем, она подходила сгорбившись и прикрывала глаза ладонями, словно не могла выносить исходящий от людей свет.

Она уже прошла амбулаторный курс поведенческой терапии в Монреале и была хорошо знакома постоянному персоналу клиники. Другие врачи работали над манерой поведения этой женщины, поскольку прохожие шарахались от нее, считая сумасшедшей или неадекватной. Она на какое-то время научилась стоять и сидеть прямо, не прикрывая глаза руками, но вернулась к старым привычкам, как только покинула клинику.

Трудно сказать, была ли она была умственно отсталой из-за какого-то физического недуга, потому что ее окружение было настолько ужасным, что вполне могло стать причиной столь плачевного состояния. К тому же женщина была неграмотной. Она жила с матерью, о которой я ничего не знал, и с престарелой тяжело больной тетей, прикованной к постели. Ее партнер был жестоким алкоголиком-шизофреником, он ее бил, унижал и смущал разглагольствованиями о дьяволе и поклонении Сатане. У женщины не было ни красоты, ни ума, ни любящей семьи, ни ценных навыков, ни работы – ничего.

Однако она пришла к врачу не для того, чтобы решить свои проблемы, облегчить душу, пожаловаться на жестокое обращение или рассказать о своих страданиях. Она хотела помочь тем, кому было хуже, чем ей. Клиника, в которой я работал, относилась к крупной психиатрической больнице. Все пациенты, которых еще не перевели на общественный уход после шестидесятых годов, были настолько недееспособны, что не могли выжить на улице. Женщина работала волонтером в этой больнице и хотела порадовать пациентов, выводя из на прогулку. Думаю, ей пришла в голову эта мысль, потому что у нее была собака, о которой она с радостью заботилась. Она хотела, чтобы я подсказал ей, с кем из пациентов можно погулять и к какому сотруднику клиники обратиться, чтобы получить на это разрешение. Я не сильно ей помог, но она, похоже, не держала на меня зла.

Говорят, чтобы опровергнуть утверждение, достаточно всего одного доказательства, противоречащего ему. Конечно, люди так не думают и, возможно, они правы. В целом теории достаточно полезны и от них не так-то легко отказаться. Их непросто возродить, поэтому приемлемые свидетельства против них должны быть бесспорно убедительными. Но существование этой женщины заставило меня задуматься. С точки зрения физиологии и теории о решающей роли окружающей среды в формировании личности она была обречена на психическое расстройство – как и все, кого я когда-либо встречал. А может, она иногда била свою собаку и грубила больной тете. Возможно. Я никогда не замечал в ней мстительности или неприязни, даже когда что-то мешало ее простым желаниям. Не хочу сказать, что она была святой, потому что я плохо ее знал, но факт остается фактом: эта несчастная и простодушная женщина не знала жалости к себе и могла видеть, что происходит вокруг. Почему она не превратилась в жестокую, неуравновешенную, отвратительную преступницу? У нее были на это все основания. И все же она не стала такой.

Она сделала правильный выбор: жизненные невзгоды ранили, но не сломили ее. Прав я или нет, но эта женщина казалась мне символом человечества, испытывающего сильные страдания, но способного на мужество и любовь:

Таков закон для сотворенных Мной

Эфирных Сил и Духов; как для тех,

Что пали, так для тех, что Мне верны

Остались. Преступить ли, устоять —

От них зависело. Как бы могли,

Не будучи свободными, любовь

Свою ко Мне бесспорно доказать,

И преданность, и верность? Если б долг

Они осуществляли принужденно,

Не следуя хотенью своему,

А лишь необходимости одной,

В чем их была б заслуга? Разве Мне

Смиренье мило, если воля, разум

(Ведь разум – это тот же вольный выбор)

Бездейственны, бессильны, лишены

Свободы выбора, свободной воли,

Не мне, а неизбежности служа?

Я справедливо создал их. Нельзя

Им на Творца пенять и на судьбу

И виноватить естество свое,

Что, мол, непререкаемый закон

Предназначенья ими управлял,

Начертанный вселенским Провиденьем.

Не Мною – ими был решен мятеж;

И если даже знал Я наперед —

Предвиденье не предрешало бунта;

И не провиденный, он все равно

Свершился без вмешательства Судьбы.

Без принужденья, без неизбежимых

Предначертаний, Духи предались

В суждениях и выборе – греху.

На них вина. Они сотворены

Свободными; такими должно им

Остаться до поры, пока ярмо

Не примут сами рабское; иначе

Пришлось бы их природу исказить,

Ненарушимый, вечный отменив

Закон, что им свободу даровал.

Избрали грех – они[655].

Другим пациентом, которого я хочу описать, был шизофреник, содержавшийся в небольшом стационаре другой больницы. Когда мы познакомились, ему было около двадцати девяти – немногим больше, чем мне в то время. В течение семи лет он то попадал в больницу, то выписывался из нее. Конечно, он принимал психотропные препараты и участвовал в трудотерапии – делал подставки и стаканчики для карандашей, – но не мог удерживать внимание в течение продолжительного времени и не был примерным работником. Мой руководитель попросил провести для него стандартный тест Векслера