Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Жизнь Иисуса часто рассматривается с юридической точки зрения как жизнь абсолютно нравственная или полностью соответствующая кодексу правильных действий. При этом истинное пророческое значение его существования состоит в том, что Христос – единственная фигура в истории, с которой не может смириться ни одно организованное общество. Люди, отвергнувшие его, символизировали все социальные образования: виновными в его смерти были не римляне, не иудеи и не те, кто в то время находился поблизости, а все человечество, включая нас и, без сомнения, наших потомков. «Это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ» (Ин. 18:14). И никогда не было общества, которое не согласилось бы с этим утверждением.

Я считаю, что христианство (и иудаизм) отличается от большинства восточных религий прежде всего революционным и пророческим противостоянием обществу. Оно придает истории форму и смысл – диалектический смысл. С этой точки зрения корень зла в жизни человека не может быть корректно описан как невежество, а лекарство от него – как просветление. История жестокости и глупости людей слишком отвратительна и не заслуживает другого диагноза, кроме «развращения воли». Поэтому Иисус был не просто сострадательным героем, как Будда. Он учил путям просветления, но не остановился на этом, а прошел через мученичество и нисхождение в смерть. Для нас здесь имеют особое значение два вывода. Во-первых, в любом «просветлении» скрыта конкретная историческая ситуация: человек должен вырваться из истории, а не просто пробудиться от нее. Во-вторых, ни одно общество, даже христианское, не способно принять совершенную личность[554].

Миф впитал в себя и выразил сущность исследовательской, творческой, открытой к общению личности. Она проявляется в поведении как следствие постоянного исторического наблюдения и воспроизведения определенного набора действий, начиная с подражания и заканчивая словесной абстракцией. С какой целью изначально совершаются поступки (и создаются представления о них)? Чтобы создать государство – духовное царство, – в котором будет процветать то, что преобразует и утверждает нравственность. Исторически сложившиеся культуры, по крайней мере явно открытые для изменений, упорядочивают поведение таким образом, что в идеале (явном или скрытом) человек относится к самому себе и к другим с должным уважением как к посреднику между порядком и хаосом. С точки зрения семантической системы нравственные действия показывают, что высокоморальный человек относится к себе и другим, как бы признавая, почитая и отдавая дань уважения высшему источнику творческой адаптации (высшему источнику мира). Это неосознанно приравнивает его к спасителю – архетипическому искупителю, носителю культуры, божественному герою. Общепринятое поведение формируется тогда, когда признается его источник. Однако все это ставит под угрозу нравственность, основанную исключительно на приверженности традиции.

Героическое поведение вынуждает к подражанию – герой по определению служит примером, на который все должны равняться. Поступки архетипического носителя культуры являются воплощением сложного процессуального (морального) кодекса. Это конечный результат эволюции: выполнение творческих действий в ходе героических усилий, их передача через подражание и обобщение и формирование с течением времени единой модели поведения, природа которого составляет характер культуры – образец «личности» здорового человека, воплощенный в процедуре и вторично представленный в эпизодической и семантической памяти. В идеале такая личность стремится к гармоничному балансу между традицией и адаптацией, собственными потребностями и желаниями других. В мифах о человеке присутствуют постоянные попытки точно изобразить именно такой характер культуры.

История осмысливается в ходе своего развития и приобретает четкие отличительные черты. По мере того как предпосылки, лежащие в основе адаптивного социального поведения, формулируются все точнее и абстрактнее (становятся более декларативными), – общество движется от признания последствий или порождений героизма идеалом, которому нужно следовать, к определению самого акта героизма как идеала. Происходит движение от продукта к процессу. В западной традиции такая эволюция концептуальных представлений показана в новозаветном описании Страстей Христовых. В этом повествовании в драматической форме описывается процесс и последствия революционной перестройки аксиом нравственности.

Многие считают, что Христос скрыто присутствует в Ветхом Завете. Нортроп Фрай пишет:

Для апостола Павла Христос был в основном скрытым героем ветхозаветной истории, а также послепасхальным Христом Воскресения. Евангелия рисуют образ, который соответствует доевангельским представлениям о Спасителе. Они содержат не биографию, а прерывистую последовательность эпизодов, в которой Иисус толкует Ветхий Завет как серию прошлых событий, законов и представлений, постоянно оживающих в устах Мессии и его плоти[555].

На самом существенном уровне анализа это означает, что модель действий, воображения и мышления, которую представляет Христос, обязательно имеется в любом повествовании или мифологии и достаточно убедительна, чтобы врезаться в память. Причины такого скрытого присутствия вполне ясны. Христос – это основанное на традиции воплощение героя, перечисление непременных условий успешной адаптации человека и общества. Как Слово, ставшее плотью (Ин. 1:14), там, «в начале» (Ин.1:1), он одновременно олицетворяет силу, отделяющую порядок от хаоса, и духовную, абстрактную, декларативную и семантическую традицию. Его жизнь меняет представление о нравственности: верховенство закона сменяется господством духа, то есть процесса, одновременно порождающего неизменность бытия и противостоящего ей. Нортроп Фрай пишет:

…в само́м Новом Завете говорится, что тайны веры «надобно судить духовно» (1 Кор. 2:14). В отрывке из 1-го послания к коринфянам апостол Павел противопоставляет букву, которая, по его словам, «убивает», духу, который «дает жизнь»[556].

Рис. 60. Появление Христа из группового сознания и хаоса

Рисунок 60 схематично изображает эту мысль, а также представляет христианскую историю человека.

Для Христа «Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:32). Он выносит нравственность за жесткие рамки кодифицированной традиции – четко сформулированного Закона Моисея – не потому, что такая традиция не нужна, а потому, что она была, есть и всегда будет неполноценной.

Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. 5:20).

Но Христос также говорит:

Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5:17).

Это означает, что одного отождествления с традицией недостаточно. Она не бесполезна, но рассматривать ее надо скорее как предшественницу развития. Наконец, в самой традиции скрыто присутствует и хранится процесс, который ее возрождает.

Спаситель освобождает культуру от порабощения законом – это предначертано в конце книги Исход. Речь идет о смерти Моисея и продолжающихся после этого событиях (как уже отмечалось ранее). Христос, на