Мальчик, который спас Землю - Дидье ван Ковелер

папа, открыто воевавший с ветряными мельницами. Журналисты прозвали его Дон Кихотом Ветряковским.

Беренис влюбилась в него с первого взгляда. Он сопротивлялся три недели – из-за меня! – а потом перестал брать с собой в экспедиции. Официальная версия – «нежелание нарушать учебный процесс». Я прозябал в интернате, а они путешествовали по миру, от одного ветряка к другому, посыпали вышедшие из употребления лопасти бактериями, которые не давали им тысячелетиями загрязнять почву. Так все и шло – до того дня, когда я утратил способность передвигаться. И вот в чем вопрос: если я и впрямь разбудил в себе синдром Бофора, как считает клоунесса, было ли это сделано, чтобы развязать им руки или с целью избавиться от чужачки? Это произошло сразу после того, как мне поставили диагноз: папа превратился в сиделку, а Беренис нашла другого спутника.

– Не отвлекайся, Тома. Я чувствую, что ты где-то витаешь.

Подавив слабое раскаяние, я говорю, что она не права насчет Максима:

– Поручи ты ему лечить Землю, он обрел бы цель.

– Ничего подобного! У него появились бы сожаления, агония стала невыносимой. Пусть уйдет разгневанным, брюзгливым мизантропом – переход совершится легче.

Голосок у Марии-Клоунессы ангельский, тем сильнее шокирует меня жесткий тон. Я из последних сил сдерживаю желание вцепиться ей в волосы и притворяюсь, что отступаю.

– Не хочешь Максима? Ладно. Но я должен знать, с кем работаю. Свяжи меня с восемью тысячами двенадцатью.

– Ты соединяешься с ними дважды в день, в полдень и в 19:00.

– Я не о том. Пришли мне их файлы.

– Чего ты хочешь? Подружиться с ними в соцсетях? Обменяться мнениями о поручениях, фотографиями, лайками? Забудь. Мне не нужны индивидуальные связи между вами, подразделения скомпрометируют групповой эффект.

– Чушь! Футбольная команда действует слаженно, если игроки знают друг друга.

– Может, и так. А теперь представь, что ты влюбился в одну из участниц команды и начал ревновать ее к остальным: действующая цепь, которую я с таким трудом создала, порвется. Разве не так?

Я выдерживаю ее взгляд и произношу тем же резким тоном:

– Так. Или же ты мифоманка и в твоей команде нет других игроков, кроме меня.

Несколько секунд мы сверлим друг друга взглядом, потом она вздыхает и улыбается уголком рта.

– Хорошо. Давай все проясним, Тома. Мощная способность к действию, которую я подпитываю в тебе и твоих коллегах, сравнима с пчелиной. Каждый из вас подобен нейрону Мирового Мозга. Таков разум улья, действенность его интеллекта…

– А мозг – это ты.

– Да, я. Вы сами выбрали меня, как пчелы – царицу. Я развиваю ваши умственные способности и вашу групповую стратегию, вашу власть над миром и ваше благополучие. А теперь, если предпочитаешь убеждать себя, что действуешь один, флаг тебе в руки! Это ничего не изменит до тех пор, пока ты не подключишься к цели в назначенное мною время. Я жду от тебя результата, а не теоретизирования о всем и ни о чем. Если тебе это на пользу, продолжай раздуваться, как жаба, и повторяй себе: «Я буду мальчиком, который спас Землю».

Я вздергиваю одну бровь и произношу насмешливым тоном:

– Уверена в согласовании времен?

– Железно! Если хочешь подчинить себе будущее, говори с ним в прошедшем.

Куда она отправлялась, покидая больницу? Возвращалась в небытие или к изголовьям других паллиативщиков в клиниках по соседству? Я представлял, как вечерами она сидит в домике на окраине или в дешевенькой студии и отслеживает на экране рабочего компьютера неизлечимых по всему миру. Все, получившие отсрочку, отреагировали на предложение наняться к ней на службу и выполнять поручения, как я? Что, если жестокая интуиция подсказала мне ее истинный секрет: ни одна пешка не согласилась участвовать в затеянной игре, а я – единственный волонтер.

Мощность 8013, так она меня называла.

* * *

Как только она исчезает в коридоре, я решаю сосредоточиться на Максиме, чтобы доказать ее неправоту. Почему она не хочет нанять подростка четырнадцати лет? Его жизненный прогноз ничуть не хуже моего. Я уверен, мы составили бы пару, как говорил мне в детстве папа, подчеркивая наше преимущество перед лицом «трио» и «квартетов» других семей из нашего дома.

Максим нуждается во мне, я в этом уверен. Если я и правда способен творить добро на расстоянии, почему бы не замедлить его старение? Или даже обратить вспять, чтобы он снова стал ребенком своего возраста… Мне категорически не нравится идея клоунессы, утверждающей, что оттянуть смерть Максима – значит испортить его жизненный проект.

Я закрываю глаза и пытаюсь визуализировать его усталые клетки, придать им нормальный вид, свежесть и динамизм. Я заново информирую его тело. «У тебя гиперраннее развитие, Максим, вспомни об этом, ты не ветеран-сморчок какой-нибудь! «Максим» – значит «самый великий». Распрямись, ну же, давай, сними свой зомбишлем, прекрати отыгрываться на них и позволь омолодить тебя…»

Я был так занят депрограммированием болезни Максима, что совершенно забыл о свидании с Сибирью.

* * *

В моих грезах все складывалось отлично. Организм Максима регенерировал на глазах. Все слоны мира, пчелы и микроводоросли Большого Барьерного рифа собирались с силами, чтобы превратить его в псевдоэлементарный. Всякий раз, просыпаясь от шума, я подводил общий итог, потом снова засыпал и присоединялся к вегето-животной команде, которой его доверил в обмен на оказанные мной услуги.

Случайность или вторичный эффект? Я «работал» над Максимом, а в пятидесяти метрах от моей палаты у него случился приступ старческого безумия, и его срочно повезли в гериатрию, и в лифте он скончался.

* * *

Новость распространилась на следующее утро. Медсестры были потрясены, как и мы, а у доктора Шрека запотели стекла очков. Максим был его самым давним пациентом, поставившим рекорд выживаемости.

– Бедный наш ангелочек, – повторяли его родители, обходя палаты и утешая пациентов, одного за другим, – у него начинался Альцгеймер, так что уход стал избавлением от страданий.

Вопрос лишь в том, кто перестал страдать. Я не мог простить себя за то, что хотел изменить линию его жизни, чтобы проверить, насколько реальна моя власть. Мысленно внедрившись в его клетки, я мог запустить смертоносные процессы на манер Индианы Джонса, вторгшегося в тайный храм и разрушившего его.

В конце утра Фату передала мне последние распоряжения старого приятеля, которые он сделал до того, как попасть в лифт: он завещал мне шлем бегства в придуманную реальность, но его кто-то стащил, когда убирали палату. Я сказал: «Такова жизнь…» И подумал, хотя по-настоящему горевал по Максиму: «Хорошо, что его подарок сделает счастливым не