Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

подсудимого без вины, но какова бы ни была ошибка, они из частных случаев не будут выставлять пугала… и возводить их в общее правило о какой-то обязанности присяжных обвинить или оправдать подсудимого по заказу, не по внутреннему убеждению[955].

Квачевский протестовал против подчиненной роли присяжных в сравнении с судьями юристами, поэтому всячески подчеркивал их статус представителей общества и необходимость проявления к ним всевозможного уважения. Высокое общественное значение присяжных он разъяснял, комментируя, кто и почему должен выполнять эту обязанность.

Руководство для присяжных Квачевского нужно рассматривать как продолжение его обличительной заметки о работе судебных следователей, опубликованной в авторитетном ЖМЮ в 1863 году[956]. В ней он наглядно, с большим количеством примеров показывал, как народ стремится уклониться от участия в следствии, опасаясь, и не беспричинно, перейти из статуса свидетеля в статус обвиняемого. В своем руководстве он хотел убедить читателей в том, что присяжным даны действительно широкие полномочия судебной власти. Если подходить к ним по-новому, а не так, как раньше работали сословные представители в судах, просто подписывая подготовленные в канцелярии решения[957], то присяжные могут привнести начала справедливости в правосудие. Критиков оправдательных приговоров он обвинял в постыдном желании «рыться в совести присяжных».

Чтобы уяснить правильные понятия о суде присяжных, Квачевский напоминал о примере «просвещенных государств», в которых веками крепло понимание необходимости автономии совести, ее свободы. В свободных решениях присяжных о невиновности подсудимых должно было проявиться ощущение нравственной свободы, которое позволило бы и дальше следовать по пути «просвещенных государств». Руководство для присяжных Квачевского должно было укрепить притязания присяжных разных сословий на такого рода свободу. Поэтому Квачевский очень подробно прописывал причины, позволявшие сомневаться в виновности, даже если сам подсудимый вину признавал, а преступление было доказано. Однако все эти основания для невиновности – отсутствие воли и разумения преступника или присутствие его достаточного страдания – вспоминали и критики, когда высказывали сомнения в самих присяжных. Разумение и воля «судей из народа», как было показано в пятой главе, вызывали серьезное беспокойство в печати.

Неслучайно судебные учреждения нового типа проектировались в первую очередь в «развитых» губерниях, где должны были организовать судебные учреждения нового типа. Зримыми показателями развития считалось наличие торговли и промышленности, а также университетов. Свидетельство об этом находим в специальной справке, подготовленной Министром юстиции по вопросу о том, где именно должны открыться Судебные палаты по новому образцу после столичных округов – Санкт-Петербурга и Москвы[958]. Объясняя, что в 1867 году судебные округа будут учреждены в Харькове и Одессе, министр юстиции подчеркивал, что в обоих городах есть университеты[959]. Будучи показателем «развития» в империи, университетские кафедры должны были стать и центрами юридической экспертизы и дальнейшей подготовки юристов для широкого поля деятельности в связи с реформой. Важно отметить, что и в судебных учреждениях старого типа – то есть без участия присяжных – вводились состязательность и гласность. Эти новые требования правосудия в любом случае активизировали категорию совести и стимулировали общественный суд-контроль. Поэтому направляющая роль юристов была принципиально важна.

Рассуждения о суде присяжных как аттестация для юристов

Чтобы попытаться представить, как профессионалы-юристы стремились направить работу обновленных судов в правильное русло, мы обратимся к ранее не изучавшемуся источнику. Сохранившийся в архиве Санкт-Петербургского университета корпус диссертаций о суде присяжных 1860-х – начала 1870-х годов показывает, как выпускники-юристы представляли публичной власти в лице профессора и декана факультета свои теоретические и практические знания. В отличие от учебников[960], диссертации более отчетливо показывают, как выпускники усваивали и применяли полученные на юридическом факультете знания[961]. Кроме того, диссертации, написанные в разгар подготовки и первых лет реализации Судебной реформы, позволяют судить о публичном обсуждении правовых вопросов и о развитии укреплявшейся в процессе реформы юридической корпорации.

В научной литературе уже отмечалось взаимодействие «творческой молодежи и либеральной бюрократии»[962] как залог того энтузиазма, с которым Судебная реформа принималась в стране. Те, кто сдал выпускные экзамены и чьи диссертации были одобрены, становились кандидатами права и могли в перспективе претендовать на разные судебные или адвокатские должности, начиная с позиции разного рода помощников. Как вспоминал один из выпускников юридического факультета Московского университета 1865 года, студенты стали «сподвижниками судебной реформы»[963]. Поэтому дипломные сочинения, которые экзаменаторы находили удовлетворительными (а только такие отложились в архиве), были первым важным шагом в профессиональной социализации выпускника. Анализ корпуса дипломных сочинений о суде присяжных, защищенных в Санкт-Петербургском университете с 1860 по 1875 год, показывает, как менялись представления о профессиональных стандартах юристов по мере разворачивания Судебной реформы. Особенно интересно проследить, как менялись границы возможного: фронтальное чтение всех диссертаций показывает существенные изменения формы и содержания дореформенных и пореформенных диссертаций. В чем они состояли?

Дореформенные диссертации были по большей части компилятивными сочинениями обзорного характера, описывающими историю суда присяжных или его устройство в Англии и Франции[964]. При этом некоторые студенты позволяли себе оценку пользы или вреда института суда присяжных. Подобные суждения свидетельствовали не только о сомнениях, которые бытовали в российской публике, но и о перипетиях студенческого движения в связи с беспорядками 1861 года и «подмораживанием» университетов после них.

Так, в 1860 году еще не ушедший из университета после студенческих волнений В. Д. Спасович поставил резолюцию «одобряю» на компилятивной диссертации без единой ссылки Северина Лютостанского[965]. В своем описании английских и французских судов присяжных студент Лютостанский не побоялся говорить о политической[966] природе этого института. В частности, он писал, что суд присяжных был продуктом «долгой внутренней борьбы» и способом утверждения «новых политических оснований» на месте феодального строя. Однако в заключение своей диссертации выпускник попытался немного заретушировать политическую составляющую:

В последнее время присяжные суды начинают являться не только политическим средством, а народным институтом и лучшим способом применения правосудия[967].

После того как Спасович и некоторые другие преподаватели ушли из университета, диссертации о суде присяжных продолжали поступать экзаменаторам, но уже с более осторожными формулировками относительно политической стороны этого института. Так, в своей диссертации 1861 года студент Иван Окрашевский избегал слова «политический», но заканчивал свое реферативное сочинение туманным утверждением о том, что «учреждение Jury не может не проявиться для счастья общества»[968].

А вот Осип Гротовский в своей диссертации 1862 года «Рассуждение о суде присяжных» выказывал неуверенность в подобных идеях. В своей работе он разделил политическую и юридическую дискуссии о суде присяжных. Говоря о «политической точке зрения», он не соглашался