Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

"Пусть большевики предпринимают с "буржуа", что им угодно, господин рейхсканцлер (Мюллер) не ударит для них палец о палец ‹…› Не имеет никакого смысла пытаться каким-то образом скрыть или приукрасить горькие факты. Буржуазия уже однажды попала под колеса и будет день ото дня раздавливаться все сильнее, если не предпримет усилий, чтобы вырваться из своей бездеятельности". В качестве еще более однозначного примера из более позднего периода времени может служить призыв партийного руководства НСНРП вскоре вслед за убийством Ратенау: "Вам нужны тысячи немецких трупов на уличных фонарях каждого города? Или вы намерены ждать пока, как в России, в каждом городе не начнет функционировать большевистская комиссия смерти, и каждый, кто не с диктатурой, будет отправлен к праотцам как "контрреволюционер"? Или вы хотите спотыкаться о трупы ваших жен и детей, которые так же, как в Москве и Петербурге, подлежат устранению как "репродуценты буржуазии"? Нет, воскликнете вы. И тем не менее мы говорим вам: все это произойдет с той же планомерностью, как в России, если вы не вспомните, что теперь нужно бороться, если хочешь жить.

В этом призыве опущено одно слово. Без этого слова эти фразы так же, как и предыдущие, означали бы требование перехода к решительной самообороне, что в ходе гражданской войны естественно и вполне оправдано, раз уж эта гражданская война действительно началась или еще только грозит разразиться. Это – рациональное зерно, однако при условии, которое фактически отсутствовало в Германии и, тем более, в других западных странах, и только посредством русского примера доказало свою достоверность. Но слово еврейская перед словом диктатура уже представляет собой интерпретацию, которая, так сказать, обволакивает смысловую сердцевину последнего.

Казалось, партия антидиктатуры, анти-гражданской-войны не могла только из угрозы для немцев и даже из реальности русского примера извлечь реальную контр-веру, превосходящий контр-пафос, которые могли бы конкурировать с верой и пафосом противника. Совершенно особым образом это относилось к Адольфу Гитлеру. Им в чрезвычайной степени двигала потребность найти основную причину, побудительный мотив, виновника, и этого виновника он обнаружил в еврее. Тем самым им был сделан следующий шаг на пути той конкретизации, где ему предшествовали коммунисты, заменившие исторически отжившую систему абсолютно суверенных государств также и морально виновными буржуа. И этот шаг был сделан Гитлером не умышленно, а по чистейшей случайности. Аналогичным образом, только в противоположном направлении Карл Маркс совершил переход от евреев, которые многими первыми социалистами считались причиной власти "золотого тельца", к капиталиста/ц и, наконец, к капиталистической системе, и в связи с этим преобразовал старую концепцию уничтожения ' в представление только об устранении со своего пути ставшей препятствием группы магнатов капитала. Так и Гитлер некоторым образом вернулся к первым социалистам и тем самым получил возможность противопоставить универсальному учению Маркса не одни лишь только что приведенные серьезные и, возможно, справедливые доводы, но и страстное и вызывающее страсть сопереживание учение о бедственном положении современного мира и об его причинах, уходящих своими корнями в глубины истории. Но из такого антисемитизма неизбежно вытекало отождествление капитализма с большевизмом или либерализма с социализмом, понимаемым равным образом как международные явления, а далее, в соответствии с заданной тенденцией, -отторжение буржуазии, порождением которой он (антисемитизм) являлся. Однако вследствие этого обыкновенный национализм, другая отправная точка, оказался перед лицом столь многочисленных и сильных противников, что был вынужден искать для себя более серьезный фундамент, такой, как германская раса. Так буржуазия и национализм до известной степени обратились против самих себя и приняли вид антибуржуазной и антинациональной доктрины, которая могла теперь оперировать на столь же широком поприще, что и марксизм.

Непосредственный и наиболее побудительный опыт Гитлера, усиленный, но не порожденный его окружением в лице Эккарта, Шебнер-Рихтера и Розенберга, был, таким образом, с большой долей вероятности, опытом большевизма или коммунизма, который, в понимании Гитлера, посредством своей агитации привел Германию к поражению, который посредством своего учения о непреодолимом противоречии между буржуазией и пролетариатом расколол нацию и который, сообразно с русским примером, угрожал буржуазии или национальной интеллигенции уничтожением. Расширение это опыта до антимарксизма напрашивалось само собой, несмотря на социал-демократическую враждебность по отношению к коммунистам, и оно было проделано также Муссолини и итальянским фашизмом. Антисемитизм, напротив, был интерпретацией, ключом, который, правда, с одной стороны, как раз превосходил и образно представлял истинное своеобразие противника, а именно разницу между преимущественно интеллектуальной верхушкой и массами. Антисемитизм, однако, прежде всего позволял совершенствовать универсальную контр-идеологию и делал возможным нагнетание фанатичного контрпафоса, который всегда был чужд Муссолини. Объединяя в себе антибольшевизм и антимарксизм, национал-социализм относится к типу фашистских движений: в качестве учения о евреях как универсальных виновниках он представляет собой наиболее радикальную форму явлений этого типа, т.е. это – радикал-фашизм. Все его основные черты уже ощутимы в первых выступлениях Гитлера в 1920 и 1921 гг.

На это можно возразить, что Гитлер еще в предвоенные годы в Вене был антисемитом, и что его антисемитизм, таким образом, старше по происхождению, чем так называемая сердцевина антисемитизма, антибольшевизм. Но из более позднего изложения Гитлера в "Майн Кампф" со всей ясностью следует, что и здесь основанием опыта послужило большое и наглядное социальное событие, а именно: мощные демонстрации рабочих-социалистов. 32 Но и привлечение к рассмотрению антибольшевизма современников доказывает существование хотя бы одного логического отличия между пугающим опытом и идеологически-созидательным ключом.

Несомненно, правильным было бы возражение, что Гитлер и в молодые годы никак не был только антисемитским антибольшевиком или антимарксистом, но что его мотивы были многосторонними и связывали его с современниками в совершенно различной мере.

Мотив борьбы с Версалем он разделял вполне со всеми немцами, сверх того, со всеми ревизионистами Европы, не в последнюю очередь с Советской Россией, где Ленин не менее убедительно, чем Гитлер подчеркивал, что Версаль значительно тяжелее, чем Брест-Литовск.3i

Столь же явственным, но уже далеко не всеми немцами разделяемым, был великогерманский мотив, который у Гитлера часто включает в себя отсылку к праву на самоопределение.

Впервые в виде намека в 1919 и 1920 гг. обозначился мотив.жизненного пространства, связанный с дарвинистско-радикал-либеральными представлениями о естественном праве: несправедливо, что на одного русского приходится в 18 раз больше пространства, чем на одного немца.34 По-видимому, очень немногие из соотечественников Гитлера согласились бы с уравниванием пахотной земли и тундры, на котором базируется его аргументация, но тем не менее здесь также взят за основу подлинный опыт, опыт английской блокады и немецкого владычества в России между Брест-Литовском и военной катастрофой.

Антибольшевистский мотив был самым европейским среди мотивов Гитлера; он разделял его почти со