Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

конечном счете получается даже что-то вроде морального оправдания поступка, связанного с другим событием причинно-следственной связью. Такая точка зрения неверна. Если в небольшом городке один человек застрелил другого, а потом отказался давать показания, то население сначала будет говорить о загадочном и непостижимом поступке. Если же при дальнейшем расследовании выясняется, что убитый застрелил друга убийцы и угрожал убить и его, то обнаруживается причинно-следственная связь, делающая поступок объяснимым. В зависимости от причин первого поступка и от характера угроз поступок можно даже понять. Однако же если впоследствии будет установлено, что предположение убийцы о том, будто убитый совершил первый поступок, основано лишь на косвенных уликах, то причинно-следственная связь сохранится, но примет совершенно иной характер. И опять-таки иной оборот примет ситуация, если будет доказано, что убитый был всего-навсего другом первого убийцы и что поступок мнимого мстителя основывался только на предположении. Существование причинно-следственной связи, однако, следует полностью отрицать лишь в том случае, если первое убийство вообще не имело места, а преступник руководствовался одними лишь фантазиями или даже попросту жаждой убийства. Тем не менее неизбежным и оправданным его поступок не назовешь даже тогда, когда одна из альтернатив, несомненно, соответствовала действительности; ведь множество других людей в сравнимых ситуациях не берут инициативу на себя, а обращаются в суды.

Привести пример, указывающий на связь между архипелагом ГУЛАГ, властью комиссаров и Освенцимом, легко, хотя в межгосударственных отношениях место суда может занимать лишь некое сообщество государств и хотя не бывает таких коллективных преступников, которых можно было бы наказать коллективным вменением в вину или коллективным отмщением. Моральное оправдание совсем непохоже на ложь и еще меньше похоже на убийство, и тем более – на массовое убийство. Но кто порицает лишь одну ложь и одно убийство, а другую ложь и другое убийство обходит молчанием, тот действует в высшей степени аморально. А кто представленный в этой книге результат объявит предпосылкой -и не более того; кто будет опровергать причинно-следственную связь с более ранними событиями, хотя она устанавливается уже при простейших дополнительных исследованиях, тот погрешит против элементарнейшего долга не только историка, но и любого мыслящего человека.

Ярость сопротивления, возбуждаемого представленным тезисом о том, что архипелаг ГУЛАГ возник раньше Освенцима и что между ними существует причинно-следственная связь, в конечном счете следует объяснять лишь политическими мотивами, дающими повод для политических инсинуаций. Кое-кто считает, что этот тезис и его доказательство препятствуют достохвальному мирному сосуществованию между мировыми державами и мешают дальнейшему продвижению по направлению к мирному сосуществованию человечества, чья численность достигла угрожающих размеров на планете, которая стала маленькой. Но настоящую уфозу для этих желанных процессов представляют утверждения, будто на земном шаре существуют только два лагеря, и лишь один из них способен достичь мира и желает его, а другой, олицетворяя собой мировое зло, якобы стремится к обострению всех конфликтов, а в конечном счете – к мировому господству. Это утверждение у обеих сверхдержав и даже в сфере советского влияния бывает и не без самокритики. Как в одном, так и в другом случае оно не является беспочвенным: подверженность кризисам индивидуалистической и децентрализованной – вопреки всем крупным предприятиям – системы порождает конфликты и внутри ее, и за ее пределами; притязания идеологической системы на исключительную легитимность могут слишком легко в один прекрасный день привести к катастрофе.

Но растущее понимание простых истин противодействует этим фактам и тенденциям: не существует мирового зла, от которого мир надо исцелять; реальный социализм есть некое предельное понятие, которому никогда не может соответствовать какая-либо действительность; между полюсами чисто государственной экономики и "манчестерского" капитализма, т. е. беспредельно частного хозяйства, существует бесчисленное множество оттенков, каковые надо непрестанно выверять; государства и культуры непрерывно утрачивают самодостаточность, но они не предназначены для превращения в просто человечество, говорящее на некоем эсперанто; формирующаяся глобальная система в целом должна иметь либеральный характер и проявлять продуктивные различия. Одним словом: мир должен непрерывно удаляться от "эпохи фашизма", которая, будучи эпохой европейской гражданской войны, а в конечном счете – и Второй мировой войны, являлась эпохой острейших идеологических боев. Мир может отдалиться от этой эпохи попросту потому, что Советский Союз, несмотря на архипелаг ГУЛАГ, был внутренне ближе западному миру, нежели национал-социализм с его Освенцимом, и потому, что нельзя сказать, что "воссоединение с Европой"24 заранее невозможно. Но Советский Союз сможет дистанцироваться от самого себя лишь в том случае, если серьезно и самокритично задумается над собой, а также откажется от увековечения пропаганды войны. До тех пор же, пока ощутимы лишь слабые признаки такого процесса, осмысление должно проходить за пределами Советского Союза. Дружелюбные улыбки государственных деятелей могут быть военной хитростью, энтузиазм массы западных интеллектуалов по отношению к пока еще очень ненадежной и непрозрачной воле к реформированию может оказаться лишь другим обличьем зачарованное™ или коррумпированности властью; не вводящее в обман свидетельство о начале подлинно мирного сосуществования появится лишь тогда, когда в Советском Союзе будут читаться и свободно излагаться такие книги, как "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына или же научные исследования, вызванные к жизни не народно-педагогическими целями, а вопросом об истине.25 Не исключено, что на Востоке Европы свобода предстала бы в более прекрасном обличье, нежели она предстает теперь на таком Западе, который из воспоминаний о последних крупных идеологических столкновениях в своей истории, из воспоминаний об эпохе фашизма и холодной войны уже не в состоянии вывести ничего, кроме легенд, с одной, и ориентации на потребление, с другой стороны.

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

1 См. ниже II, 2: "Возникновение КПГ".

2 Stefan Possony. Jahrhundert des Aufruhrs. – Miinchen, 1965; Hanno Resting. Geschichtsphilosophie und Weltbilrgerkrieg. Deutungen der Geschichte von der franzusischen Revolution bis zum Ost-West-Konflikt. – Heidelberg, 1959; Roman Schnur. Revolution und Weltbiirgerkrieg. Studien zur Ouvertuere nach 1789.-Berlin, 1983. Karl Dietrich Bracher. Europa in der Krise. – Frankfurt-Berlin-Wien, 1979.

4 RF от 02.11.1920.

5 Ср. примечание 7 к "Заключительным соображениям". Это относится прежде всего к моим книгам: Der Faschismus in seiner Epo-che (1963, 3-te Aufl.); Theorien Uber den Faschismus (1967, 1-te Aufl.); Die Krise des liberalen Systems und die faschistischen Bewegungen (1968); из новейших публикаций – к книге: Hans-Ulrich Thamer. Verfuhrung und Gewalt. Deutschland 1933-1945. (1986).

Далее эти истолкования будут обозначены только в общем виде. Что касается приурочения к ним имен и произведений исследователей и публицистов, см. по этому поводу: Ernst Nolte. Theorien uber den Faschismus. -Koln-Berlin, 1967; Pierre Aucoberry. La question nazie. Les interpretations du national-sozialisme 1922-1975. –