Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов

ситуации знаки, а также вещи, не являющиеся знаками, становятся диагностическими знаками. Более того, одно и то же знаковое средство может в таком случае функционировать как два знака: знак для самого субъекта и знак для интерпретатора. Их значение не всегда совпадает. В качестве дальнейшего шага в рассуждении можно предложить следующий: взаимная аппроксимация «внешнего» и «внутреннего» значения и использование такого рода знаков для регуляции работы собственного сознания. По сути это и имеет место в социальной жизни. Сплошь и рядом оценки, данные окружающими нашему поведению и внешнему облику, по которым они обычно судят о нашем сознании и личности, принимаются нами и превращаются в регуляторы нашего собственного сознания и поведения. Здесь мы вплотную подходим к проблеме ценностей и оценок и их соотношения со знаковыми средствами.

Несомненной заслугой Морриса в разработке семиотики сознания является его стремление выделить ценности и оценки и соотнести их

а) с другими механизмами сознания,

б) с семиотическими средствами и

в) с проблемой интерсубъективности.

Сохраняя пирсовскую трихотомию «индекс – иконический знак – символ», но вводя указанное выше различение семантики, синтактики и прагматики и стремясь описывать употребление знаков в терминах поведения, Моррис приходит к следующей классификации знаков. В качестве базовых типов он различает идентификаторы, десигнаторы, апрэйзоры и прескрипторы[621]. В первом случае интерпретатор, правильно понимающий знак, должен «направлять свои ответы на определенное место в пространстве и времени». В случае десигнатора субъект реагирует последовательностью действий, которые должны выделить некоторый предмет из группы других. При употреблении апрэйзоров от интерпретатора требуется предпочтение того объекта, к которому он относится, тогда как прескрипторы направляют действие так, а не иначе. Иными словами, эти типы знаков служат для установления места предмета в пространстве-времени (locatum), для выделения его из числа прочих (discriminatum), для оценки (valuatum) и определения обязательного способа действия (obligatum). В свою очередь каждый из этих знаков имеет конкретные виды. Так, разновидностями идентифицирующих знаков являются: индикаторы, к которым относятся идентифицирующие неязыковые знаки, дескрипторы, описывающие пространственно-временные параметры, и номинаторы, языковые знаки-имена. Прескрипторы в зависимости от модуса предписания могут быть гипотетические, категорические и обоснованные.

Кроме того, выделяются производные категории знаков: форматоры и аскрипторы. Аскриптор – это комплекс знаков или комбинация таких комплексов, где нечто сигнифицировано в идентифицирующем модусе, к которому присоединяется некий иной модус сигнификации: десигнативный, оценочный, прескриптивный. Форматор – знак, который показывает или определяет, как именно нечто сигнифицируется в аскрипторе.

Собственно говоря, реально человек имеет дело с аскрипторами, тогда как все остальные виды знаков, которые выделяет Моррис, представляют собой абстракции от реального употребления знаков; в этих абстракциях описываются некоторые, вполне реальные, но все-таки аспекты употребления знаков или, если посмотреть на это с иных позиций, отдельные аспекты работы сознания, находящие свое выражение в употреблении знаков. А именно: идентификация и описание идентифицированных предметов, их аспектов, сторон и отношений, оценка, даваемая в процессе осмысления, управление поведением и деятельностью других людей и затем перенесение этой управляющей функции на самого себя, возникновение саморегуляции. Сюда же, естественно, относится употребление всякого рода средств, используемых для оперативного модифицирования значений сложных знаков-аскрипторов.

Существует несколько сфер употребления знаков, где моррисовские абстракции применимы без внесения существенных изменений – как раз потому, что там действительно имеет место поведение в том относительно чистом виде, в котором оно мыслилось Моррисом. Во-первых, речь идет об оперативной регуляции поведения людей с помощью таких знаковых систем, как, например, дорожные знаки либо знаки, указывающие в общественных местах (вокзалы, аэропорты, торговые центры и т.п.), где находятся те или иные услуги, где нужно соблюдать особую осторожность при передвижении и т.п. Здесь, по нашему мнению, возможны и действительно существуют знаки-прескрипторы в чистом виде. В принципе аналогичная ситуация создается в тех случаях, когда человеку требуется в ограниченный интервал времени выделить те или иные предметы, обладающие особым значением в данной ситуации (идентификаторы и десигнаторы), оценить степень важности этих предметов-стимулов (апрэйзоры) и действовать в соответствии с воспринятой информацией (прескрипторы). При этом часть необходимой информации может восприниматься в виде словесных описаний и команд. По нашему мнению, в ситуациях такого рода вследствие изменения сознания под влиянием стресса происходит сужение семантической частоты знака – сознанию становится доступна только наиболее важная в данной ситуации ее часть, которая в принципе должна обеспечивать решение актуально стоящей перед субъектом задачи.

Аналогично обстоит дело в онтогенезе и, видимо, обстояло в филогенезе. Первоначально, когда сознание ребенка только пробуждается, когда оно, если воспользоваться метафорой К.Г. Юнга[622], носит в полной мере «архипелагический характер», представляя собой выплывающие из тьмы острова, постепенно соединяющиеся в континенты, обращенная к нему речь взрослых не является для него знаком, с которым связано сколько-нибудь четкое когнитивное содержание. Эта речь воспринимается ребенком прежде всего с точки зрения ее эмоционального содержания – сначала как апрэйзор, а затем как прескриптор, и лишь начиная с конца первого года жизни – как идентификатор некоторых предметов. Равным образом и первичные, проторечевые знаки ребенка – это прежде всего выражение его эмоциональных состояний. Но поскольку эти состояния достаточно рано начинают связываться с потребностью в некоторых предметах, а также в действиях взрослых, то они приобретают характер аскрипторов с преобладанием оценочного и предметного моментов. Позднее к ним присоединяются знаки-форматоры, служащие главным образом для соединения аскрипторов. Схожим образом должно было обстоять дело и в филогенезе. Знаки коммуникации животных – это в основном прескрипторы либо апрэйзоры. Подлинной революцией в развитии интеллекта было появление идентифицирующих и десигнативных знаков интерсубъективного характера.

Все значения, отмечает Моррис, потенциально интерсубъективны. Теоретически значение всякого знака может быть исчерпывающе понято любым человеком. Тем самым в значении нет ничего персонального или личного (nothing peculiar or private), но в опыте (experience) могут быть такие компоненты, равно как и в опыте использования значения (experience of meaning). Но experience, подчеркивает Моррис, – это не знание и не значение[623]. Думается, что здесь Моррис во многом неправ. Разумеется, «чистый опыт», который так дорог всем позитивистски ориентированным философам, не есть «значение». Однако вполне очевидно, что мы познаем не «чистый опыт», а Мир, наполненный значащими «объектами»: вещами, обладающими вполне определенными предметными значениями, людьми, чье поведение и чьи социальные роли полны значения и значимости для нас, различными видами знаков, т.е. предметов, явлений, которые мы опознаем в качестве знаков. В определенном смысле весь мир вокруг нас это мир значений и знаков. По этому поводу известный психолог Дж. Брунер пишет следующее:

«Мир есть мир символов в том смысле, что он состоит из концептуально организованных символов, связанных с правилами системы