Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов

букв.: ‘пятнадцать четыре лишних’ и экликкэвкыльин букв.: ‘не двадцатый’[442].

В чаплинском диалекте эскимосского языка число 15 обозначается как словом акимигак′, так и сочетанием слов к′улям талъимат сипнык′лъюку букв.: ‘десять пять слишком’; в языке гренландских эскимосов число 20 обозначается двояким способом: arfersaneq taḽimat букв.: ‘процесс перехода пяти’ (что указывало на переход счета с одной ноги на другую и его окончание) и inuk navdlugu букв.: ‘человек целиком’[443]. В ненецком языке числительные второго десятка имеют три варианта и, например, варианты числительного ‘одиннадцать’ букв. означают ‘один вне десятка’, ‘другого (или второго) десятка (его) один’ и ‘от десятка излишествующая (или чрезмерная) единица’[444].

Таким образом, возникновение параллельных обозначений одного и того же количества представляет собой весьма распространенное явление. Эта закономерность образования числовых обозначений не принимается во внимание при сравнительно-исторических исследованиях. Так, например, из факта отсутствия общего индоевропейского архетипа числительного ‘один’ при общности архетипов числительных 2 – 10 делается вывод,

«что числительное ‘1’ образовалось гораздо позднее, чем числительное ‘2’ – ‘10’ и даже ‘100’… что понятие числа ‘1’ и его название возникли в период „распада“ (или в крайнем случае в начале периода „распада“) индоевропейского языкового единства»[445].

При этом не учитывается, что понятие ‘один’ в индоевропейском праязыке могло связываться с несколькими названиями, и закрепиться в дальнейшем за разными названиями в различных индоевропейских языках. В этом отношении индоевропейские языки не представляют исключения. Так, например, общий архетип числительного ‘один’ отсутствует в самодийских языках – в этой группе языков особое по своему происхождению числительное ‘один’ имеет селькупский язык[446]. Отсутствие общих числовых обозначений в пределах той или иной группировки языков рассматривается как одно из свидетельств того, что языки этой группировки не являются родственными (этот аргумент, например, используется противниками точки зрения о родстве алтайских языков), или как доказательство того, что соответствующие числовые обозначения начали возникать после распада языковой общности (это, например, утверждается в отношении самодийских и финно-угорских языков).

При учете рассмотренной выше закономерности образования числовых обозначений в эти выводы также могут быть внесены определенные коррективы.

Что же касается самого утверждения о более позднем возникновении понятия ‘один’ и его языкового обозначения по сравнению с понятиями о больших количествах и их обозначениях, то оно едва ли может быть признано справедливым.

Прежде всего следует сказать, что выделение, обособление какого-либо объекта из той или иной их совокупности является условием познавательной деятельности человеческого мышления вообще, обеспечивающим саму возможность сравнения одного объекта с другим по его качественной характеристике. Как пишет в этой связи А.Ф. Лосев,

«…количественное обозначение неколичественного предмета дает очень много, поскольку все неколичественные предметы, т.е. все качества, уже для одного того, чтобы отличаться друг от друга, должны быть прежде всего чем-то одним, чем-то другим, чем-то третьим и т.д. Не считая стол за некую единицу и так же не считая стул за некую единицу, мы вообще не можем сравнивать между собой, не можем отличать одну от другой, не можем приписывать им разные свойства, т.е. вообще не можем их воспринимать и мыслить»[447].

Такое выделение, обособление одного объекта из той или иной их совокупности имеет место уже на ступени чувственного познания – как известно, уже на этой ступени происходит так называемое опредмечивание ощущений, что проявляется в такой особенности восприятия, как его целостность (см. выше, гл. I, § 1).

Далее, выделение единичного объекта из какого-либо конкретного множества является также необходимой предпосылкой установления взаимно-однозначного соответствия каких-либо двух множеств предметов на первом этапе развития категории количества и образования понятий о количествах, бóльших чем ‘один’, на дальнейшем этапе ее развития.

«Для того, чтобы могло возникнуть понятие числа, – пишет С.А. Яновская, – необходимо наличие реальных вещей и их совокупностей (множеств) и действенное (практическое) отношение человека к ним, состоящее в умении комбинировать вещи в множества, различать внутри множества как целого отдельные элементы и приводить эти множества в соответствие друг с другом»[448].

§ 8. Этап «предметного» количества.

Конкретный счет и конкретные количественные числительные

Можно предположить, что этап установления равночисленности в истории возникновения счета должен был привести к возникновению многих рядов или систем последовательно возрастающих числительных, каждый из которых использовался при счете в соответствии с качественными особенностями исчисляемых предметов.

Такого рода предположение как будто подтверждается тем, что во многих языках (в ряде индейских языков, языков Океании и в одном из палеоазиатских языков – нивхском (гиляцком) действительно существует несколько систем числительных, каждая из которых употребляется при счете лишь предметов определенного рода. По мнению многих ученых, числительные этого типа возникли на том этапе развития счета, когда понятие количества еще не выделялось, а существовали лишь понятия о количествах тех или иных конкретных предметов.

«…на примитивных ступенях развития языка, – пишет Э. Кассирер, – повсюду обнаруживается, что числовые обозначения непосредственно сливаются с обозначениями вещей и свойств. То же самое обозначение одновременно служит как для выражения свойств предметов, так и для выражения его числовой определенности и его числового характера…»[449].

Ссылаясь в этой связи на язык острова Фиджи, в котором существуют специальные слова для обозначения 2, 10, 100 и 1000 кокосовых орехов или 10 лодок, 10 рыб и т.п., на язык северо-американских индейцев цимшиан, где есть специальные числительные для счета длинных, мелких и др. предметов, Э. Кассирер далее утверждает, что

«дифференциация рядов чисел (Zahlreihen)… практически может быть неограниченной»[450].

Леви-Брюль, используя такого рода факты для подтверждения своей теории об особом, дологическом мышлении «первобытных» народов, утверждает следующее:

«Эти факты сводятся, как мы думаем, к общему предрасположению мышления низших обществ. Так как абстракции этого мышления являются всегда скорее индивидуализирующими, чем обобщающими, то оно на известной ступени своего развития образует имена числительные, однако это не числительные in abstracto, как те, которыми пользуемся мы. Это всегда имена числительные определенных разрядов существ и предметов»[451].

Особенностями мышления объясняет такого рода факты также и Б.М. Кедров:

«На ранней ступени своего развития оно (человеческое сознание. – В.П.) еще не научилось мыслить отвлеченными числами, так что количественные характеристики нераздельно сливались с качественной определенностью подсчитываемых предметов, как это имеет место при оперировании именованными числами. Более того, первоначально в языке отсутствовали сами имена числительные; количественная характеристика сливалась нераздельно с будущим именем существительным (например, у некоторых северных народов еще