Вещь и имя. Самое само - Алексей Федорович Лосев

развитие общества в данный конкретный момент должно быть связано с предшествующими этапами этого развития [см.: 86, VII, 219; 8, 174 – 175].

П.И. Новгородцев (старший современник А.Ф. Лосева), анализировавший теоретические построения К. Маркса и Ф. Энгельса («Об общественном идеале». Μ., 1917), опираясь на опыт предшествовавших исследований (Булгаков С.Н. Экономический материализм как философия хозяйства. 1912; Новодворский А. Исторический материализм. Доктрина Маркса и Энгельса. Опыт историко-критического исследования. 1914; работы П.Б. Струве и др.), пришел к выводу, что

«все богатство и разнообразие духовной жизни человечества, вся глубина духовных исканий сводятся здесь к условиям материального существования. Экономический базис признается какой-то всемогущей и всеобъемлющей силою, источником закономерности и необходимости истории, залогом прогресса и счастья человечества» [80, 248].

Позднее (после XX съезда КПСС), в философской литературе стали даваться разъяснения по поводу чрезмерного преувеличения роли экономической сферы в трактовке «общественного бытия», обусловленного популяризированным (в целях успешности пропаганды) пониманием этой категории в 20 – 30-е гг., не раскрывавшем ее содержания, как

«всей практической деятельности людей в экономической и социально-политической сферах общественной жизни»,

или же

«материальных отношений людей к природе и друг к другу, складывающихся в процессе производства и воспроизводства их общественной жизни» [26, VI – 1, 227 – 228].

4*

sui generis – своеобразное, особого рода (лат.).

5*

Аналогичные представления «житейского сознания» в свое время критиковал Вл. Соловьев в статье «Материя», написанной для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона:

«Житейское сознание, признавая в дереве материю тех или других предметов из него сделанных, видит в нем подлинную вещь, или субстанцию» [91, X, 238];

к этой же проблеме относятся весьма важные утверждения Вл. Соловьева о недопустимости смешения физического и философского понимания материи в его работе «Философские начала цельного знания» [92, 2, 238 – 239]. Кроме этого, обратим внимание на то, что Соловьев настаивал на необходимости в процессе исследования сущности предмета четко различать вопросы «чтó есть известный предмет?» и «из чего произошел этот предмет?» и не подменять один другим [92, 2, 354]. Обратим внимание на указанное еще Аристотелем («О душе» I) различие подходов (в ситуации, в чем-то схожей с описанной Лосевым проблемой), между «диалектиком» (διαλεκτικος) и «рассуждающим о природе» (или, как сейчас сказали бы, представителем естественных наук, φυσικος). А именно, по Аристотелю, особое состояние души, известное как гнев, первый определит как «стремление отомстить за оскорбление или что-нибудь в этом роде», второй же – как «кипение крови или жара около сердца» («О душе» I 1 403 a 29 – 32).

В связи с этим, следует отметить некоторую неоднозначность в употреблении термина «сущность» (как и «субстанция»). Устоявшаяся в Средние века формулировка св. Фомы (в «Сумме теологии» Ч. 1. Вопр. 3. Разд. 3. Отв., четко следовавшего в этом вопросе «Метафизике» VII 4, 1029b 14 – 15; см.: доп. разъяснения в кн.: [20, 51]) подчеркивала в термине «сущность» смысловой характер:

«…сущность, или природа, лишь означают то, что входит в видовое определение»

essentia vel natura comprehendit in se illa tantum quae cadunt in definitione speciei

[101, 1, 33],

соответственно исключая любые привходящие качества, как «индивидуализирующие акциденции индивидуальной материи». Поэтому, говоря о человеке (homo) и человечности (humanitas), Фома считает последнюю «формальной частью» (pars formalis) человека, каким он предстает для философского, но не для анатомического рассмотрения:

«…человечность означает все, что входит в видовое определение человека, т.е. благодаря чему человек суть человек» [101, 1, 33].

И только в одном единственном случае, по Аквинату (который в данном конкретном случае следует устойчивому богословскому принципу, формулировавшемуся на христианском Востоке св. Максимом Исповедником в §§ 8 – 9 Четвертой сотницы «Глав о любви», а на Западе, напр., Боэцием [4, 162]), предмет рассмотрения не может быть представлен как состоящий из материи и формы – только в Боге нельзя выделить таким же образом Его сущность, поскольку в силу Его простоты (не-сложенности), следует считать, что сущность в Нем и есть Он Сам:

«Он необходимо есть Своя собственная божественность

(Deus sit sua deltas)»

[101, 1, 34],

равно как Он же есть и самобытие [101, 1, 35]. Другими словами, используя доступный нам логический аппарат мы можем прийти только к таким парадоксальным, на первый взгляд, заключениям, что, в свою очередь, свидетельствует не столько об абсурдности, сколько о трудностях познавательного процесса, сталкивающегося с таким предметом…

В несколько ином ключе вопрос о сущности рассматривается в «Материализме и эмпириокритицизме». Так, например, критикуя высказывания А. Богданова, В. Валентинова (Вольского) и П.С. Юшкевича о «субстанции» и «неизменной сущности вещей», В.И. Ленин весьма категорично утверждает физическое понимание этих философски-категориальных терминов, что определяет их своеобразную обусловленность изменяющимся уровнем развития естественнонаучного знания:

«„Сущность“ вещей или „субстанция“ тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня – дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временнóм, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека» [32, 18, 277].

При этом само признание оппонентами «неизменной сущности вещей» трактуется в данном случае опять-таки в физическом смысле, как «признание неизменных элементов», и клеймится как «метафизический материализм» [32, 18, 275 – 276]. См. также комм. 5* к работе СС.

6*

В этой же работе [38, 219; наст. изд. с. 85 – 86] Лосев более ярко говорит о взаимосвязи абстракции и процесса гипостазирования на примере рассмотрения общих черт рационализма и позитивизма. Также представляет определенный интерес краткий историко-философский анализ интерпретаций термина «абстрактный» в изложении Э. Ильенкова [см.: 23, 207, 211 – 212, 214 – 224, 226 – 227].

7*

Аналогичный пример Лосев приводит в ОАСМ [С. 571].

8*

В данном случае Лосев выступает против абсолютизации различия материи и формы (идеи) и их овеществления, подчеркивая смысловой, но не вещественный характер этих категорий. Об этом же говорил и Вл. Соловьев в своей небольшой по объему работе «На пути к истинной философии» [92, 2, 328 – 330; см. также 39, 450 – 451]. Представляет интерес также и рассмотрение им идеи как синтеза материи и формы [92, 2, 286]. Второй стороной проблемы является единство «фактической реальности» и «разумной формы» не только в субъекте, но и в объекте, о чем Вл. Соловьев трактует в «Критике отвлеченных начал» [92, 1, 695 – 696]. В более поздних работах, например в ИАЭ,