Колокольчики Достоевского. Записки сумасшедшего литературоведа - Сергей Анатольевич Носов

Может, мое признание скрасит Вам горечь от разлуки со мной. Я ведь уже наполовину разлучен с Вами. Причем давно. Вы просто не знаете этого.

Помните, о Диоскурах мы говорили. О Касторе и Полидевке – неразлучных братьях-близнецах от разных отцов, один был смертным, другой бессмертным. Когда погиб смертный Кастор и попал в царство Аида, Полидевк, которому был уготовлен Олимп, сумел поделиться бессмертием с братом: в царстве мертвых и на Олимпе они пребывали посменно, поочередно, вернее сказать пребывают – речь ведь идет о непреходящем, о вечности, о бессмертии, хотя и одном на двоих…

Ну и на небе – в созвездии Близнецов.

Наше с братом полубезумие сродни их полубессмертию, в этом наша общая тайна. Мне кажется, Вы догадались, к чему я клоню…

(Что бессмертного от божественного Олимпа сегодня осталось? Не “аршин ли пространства” где-нибудь далеко от Олимпа?..)

Свидригайловская баня с пауками мне всегда казалась отображением не вечности, а полувечности, потому что порождена она не безумным, а полубезумным воображением. Но вечность может понять только безумец… Подождите, я хотел не об этом.

Короче, мы с моим братом-близнецом уже давно подменяем друг друга. С того благословенного раза, когда разрешили впервые меня посещать. Он принес мне дозволенные книги, мы поговорили о погоде, потом… можно не буду касаться технических подробностей? – всё это оказалось гораздо проще, чем можно было представить… я удалился туда, а он здесь остался… потом я принес ему книги… и сам с ними работал, пока он не пришел мне на смену…

Вы же знаете это, Кира Степановна, здесь прекрасная библиотека, но нам этого мало.

Так что Вы правильно догадываетесь, читая эти слова, – заявку на книгу мы пишем с братом моим близнецом вместе и поочередно. А то можно так: новый субъект, созданный нашей двоякостью, пишет заявку на книгу. И поскольку мой брат нормальный по всем показателям нормы, а я то же самое, но с обратным знаком, этот наш усредненный субъект – полубезумный (полоумный, что то же). Вот он и ощущает себя романом Достоевского с максимальной ясностью.

Вероятно, я Вас удивил, но надеюсь, совсем не расстроил. Наоборот, облегчил тяжесть Вам – на целую половину! – разлучения… с нами… (надеюсь). Потому что если подумать – какая разница, он или я?

Или Вы не верите… нам? Мне вот сейчас не верите?.. Дорогая Кира Степановна, я Вас никогда не обманывал.

Ну посмотрите же, Кира Степановна, как у нас хорошо получается! – ведь получается опять треугольник, причем равнобедренный: именно Вы придаете жесткость нашей двоякости в его основании (всё как мы говорили!). Теперь от этой жесткости никуда не уйти.

По-моему, это и есть справедливость.

Я никогда не скажу, что справедливости нет.

Знаю, что эту страницу Вы уничтожите, а все равно привычка заставляет придумать название…

МЫ ВСЕ СПАСЕМСЯ,

ДОРОГАЯ КИРА

СТЕПАНОВНА,

А ВАМ ВСЕ РАВНО

НАДО ОТСЮДА

БЕЖАТЬ

[56]

Понимаете, Кира Степановна, действительно все спасутся, получается так. Роман, конечно, со счастливым концом. Более чем. Если, конечно, считать последнюю страницу принадлежащей телу романа. Всё-таки обещание трудного счастья обращено во внероманное будущее героев…

Но и без того всё говорит о спасении. Даже если сам Достоевский об этом молчит.

Мармеладов, он-то как раз спасется в первую очередь, ибо “по вере вашей да будет вам”, а в справедливость Господню у него вера истова; хотя, конечно, не в первую очередь, а в последнюю – после “премудрых”, “разумных” и прочих достойных позовет Господь и “пьяненьких” тоже, и “слабеньких”, и “соромников” – за то, “что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего…” – все как есть по мармеладовской вере.

Лизавета, безусловно, спасется, и это аксиома; сказано же о ней: “Бога узрит”.

Соня – то же самое, но по умолчанию.

Свидригайлов спасется по-своему: деревенская баня с пауками в углах ему предначертана – по вере и отчасти надежде его. То, что сам справедливым считал. Признавался, что смерти боится. Нет, больше всего он скуки боялся. Вот и обменял одну на другую – теперь уже на максимально предсказуемую.

Алена Ивановна и та. Ну а чем она других хуже? Что мы знаем о ней вообще, кроме слуха про нее и впечатлений героя от полутора встреч (вторую ведь, в смысле последнюю, нельзя назвать целиком состоявшейся…). Автор сделал все, чтобы ее не жалели, даже Соне запретил ее вспоминать… Поминать!.. Та панихиду по Лизавете служила, а про сестру ее и слова ни-ни… Забыла, что их вместе грохнули?.. Старуха все достояние монастырю отдает по духовному завещанию, а сестре – ничего. Это плохо. А что плохо? Что всё монастырю – ну, не нам судить, плохо это или хорошо. Тут всё зависит от выбранной логики… Ага, плохо, что сестре – ничего. А религиозной сестре ее, еще более богобоязненной, это надо? А получит она долю, как распорядится ею, не точно ль так же – всё в тот же монастырь отдаст или вообще не выбросит ли, раз “чуть не идиотка”? А вдруг в том монастыре вечный молебен обещан за них обеих, ну что ли, это их общий – словечко из романа – проект; Лизавета потому и отдает заработанные копейки, что на общее дело, мы ж не знаем подробностей духовного завещания… И не есть ли в отношениях старухи к сестре, очень своеобычной персоне (“юродивой”, по Раскольникову), чего-то от неформального опекунства? Я не хочу Алену Ивановну оправдывать. Может, там всё хуже у них и страшнее, чем побои и содержание в черном теле, – вы ничего про это не знаете, господа читатели. Вы только видели вместе с убийцей косичку ее змеиную, вам того и хватило, чтобы никакого сочувствия к старухе не проявлять. А вдруг в ней что-нибудь человеческое есть, кроме страха и осторожности?.. Вам бы какую детальку, ну хоть черточку какую показать в пользу ее человекости – и уже бы, глядь, по-другому гляделось… Только щедрый на детали автор в этом случае обратную задачу ставит: вас разжалобить не должно у него получиться. Ни в коем случае!.. Ни словечка из молитвы ее не услышите, если вдруг за кого-то молится… Одним словом, не жалко. Ну и ладно. Не ваше дело. Спасется ли или нет… И даже не автора дело. Там разберутся. Там уже разобрались.

И потом опять же, по справедливости, да хоть по формальной… Как же убитой не спастись, когда убийца спасается? Именно авторским замыслом спасется. А он реально уже спасен