От «Дон-Жуана» до «Муркина вестника “Мяу-мяу”» - Сергей Николаевич Дурылин

высоте

Держать вино к услугам Дон-Жуана?

(Стучится)

Эй, люди добрые! Эй, отзовитесь!

Мы путники. Продрогли и больны.

Дон-Жуан

Ну, полно врать![39]

Лепорелло

В горах блуждали мы —

Не ев, не пив дней шесть.

Дон-Жуан

(стучит)

Эй, кто там?

Мы голодны, купить хотим мы хлеба,

Вина и сыру…

Лепорелло

(стучит)

Эй, откройте нам!

Мы на ногах едва стоим от жажды.

Дон-Жуан

(стучит)

Эй! Кто там! Отзовитесь!

Лепорелло

Никого.

Проклятые места! Стучи до ночи —

Не достучишься, – только лишь шакалы

Проклятую заводят перекличку.

Помилуй, Дева, нас!..

Дон-Жуан

Откройте! Эй!

Не то – сумеем сами отворить.

Лепорелло

Уж не уйти ли нам по доброй воле?

Не нравится мне этот чертов дом[40].

Без ужина остаться лучше, право, —

С пустым желудком, с чистою душой,

Чем здесь стучать и звать не весть кого.

Дон-Жуан

В последний раз! Откройте, эй! —

Иль сами мы ответа все же добьемся!

(Молчание.)

Дон-Жуан

Войдем же, Лепорелло, и посмотрим,

Чем угостить нам в хижине себя.

(Напирает на дверь, дверь растворяется – и на пороге девушка необыкновенной красоты, недвижно стоящая.)

Лепорелло

Помилуй, Мать Святая!.. Наважденье.

Лукавый дух нас водит здесь, в горах.

(Молчание.)

Дон-Жуан

Скажи мне, кто ты, имя мне скажи,

Когда его тебе, младенцем, дали, —

Но если нет и не было прозванья

Тебе на языке неполном нашем —

Открой мне, как тебя назвать я должен —

И должен ли тебя я называть?

(Молчание.)

Долорес

Простая я пастушка. Не привыкла

Я здесь, в горах, к словам таким мудреным,

К такой искусной речи. Редко слышу

Я имя свое затем, что редко

Людей здесь вижу. Долорес – мне имя.

Не откликалась я. Боялась сильно.

Боюсь я голосов – здесь по ночам

Незримый кто-то долгий разговор

Ведет в горах – и горе, если кто

В тот разговор вступает, и ответ

Даст на частые вопросы! Я

Боялась, дверь не отворяла. Голос

Мне слышался упорный, незнакомый.

Дон-Жуан

Но твой звучит ясней свирели горней,

Светлей поет нагорного ручья…

Лепорелло

(заглядывая чрез окна и дверь во внутренность хижины. Шепчет Жуану)

Не нравится мне хижина, синьор.

Пречистой Девы нет изображенья,

И вряд ли Pater Noster[41] в ней читали[42].

Дон-Жуан

Скучна твоя трусливость, Лепорелло

(К Долорес)

Твои глаза – то очи горной лани,

А губы – кровь, а грудь – руки́ белей.

Лепорелло

(Дон-Жуану)

Мы в хижину стучалися, синьор,

Чтоб хлеба и вина достать, и сыру…

(Уходит)

Дон-Жуан

(к Долорес)

Ты как цветок на высях горных, дикий,

Расцветший тихо и никем не зримый, —

Благоухающий цветок ты горный!

Невидим он очам людей докучных,

Свой аромат возносит к небу —

Не для долин расцвел он безмятежно

Не тронут он стопой людей тяжелой.

Его не срежет, серебрясь, коса,

И не сорвет ребенок шаловливый,

И не сомнет его ленивый вол.

Свободный, он в горах благоухает,

Струя природе вольную хвалу —

Мгновенный, дикий, тихий, неповторимый…

Блажен, кто аромат его вздохнул,

Чей светлый взор расцвет его приметил![43]

Долорес

Как песня мне звучат твои слова —

Хоть мало я слыхала песен. Только

И помню те, что мать меня учила.

Но много лет прошло тому. Не помню,

Когда то было…

Дон-Жуан

Мать ты помянула.

Но кто они – твои отец и мать?

Долорес

Мать умерла. Была простой пастушкой.

Ее я помню мало. Мой отец

Стада овец на горных пас лугах.

Он был угрюм и неприветлив.

Тоже

Он умер. С братом я живу, а он

Лишь редко – иногда – сюда заходит.

Я здесь одна. На пастбищах последних,

Что перед снегом вечным залегают,

Пасет стада он и сюда приходит,

Чтоб запастись здесь хлебом и вином.

Он там один. Поет он песни там —

Протяжные, унылые – я их —

Те песни – не люблю: печалят только

И грустью сердце полнят, и тоской.

А я одна живу здесь день за днем —

Людей не вижу и боюсь людей.

Они хитры. Их разум так велик,

Им всё понятно, знают всё они.

Я их боюсь. Речей их тёмен смысл.

Я прячусь, я от них скрываюсь.

Дон-Жуан

Мы —

Мы – люди тихие, Долорес. Так что ж —

Что ж не бежишь ты дальнею тропинкой —

Как серна, – не спасаешься от нас?

Долорес

(смотря широко открытыми глазами на Жуана)

Тебя, – тебя я не боюсь.

Дон-Жуан

Кого боишься ты?

Долорес

Однажды утром

Забрел сюда – блуждал он ночью долго —

Старик суровый. Имени его

Я не могла запомнить. Был он в черной

Одежде странной. После мне сказали, —

Он был монах. Ему дала я хлеба

И мяса. Хлеб он съел с водой

холодной,

От мяса отказался и сказал,

Что грех нам мясо есть, что пост

теперь.

Я не слыхала раньше этих слов.

Я старика спросила: что они —

Слова те: грех и пост – обозначают?

Сурово он молчал и на меня

Смотрел угрюмым, хмурым

взглядом. Вышел

Из хижины и молвил, обернувшись:

«Ты злая еретичка!» Непонятны

И эти были мне слова. А он

Мне долго говорил и <нрзб.> мял —

И всё рассказывал, – о чем, не знаю.

Не поняла, – что поняла, забыла.

Он говорил, что небо, что синеет

Так ласково и радостно над нами, —

То золотясь вечернею зарей,

То звездами – как золотом – играя,

Что небо то – не небо, а на нем —

Он говорил – могучее есть царство.

Есть Царь великий там, и у него

Есть Сын, и сына Мать, и кто-то третий —

Прозванье я его забыла. Там,

В том царстве, тысячи людей —

Но не таких, как видим на земле,

А светлых, легких и воздушных.

Я

Смотрела долго на небо зарей,

И в вечер поздний, и глубокой ночью,

И на рассвете. Только не видала

Я там Царя и Сына. Не было полков

Воздушных там с блестящими мечами,

Там не было прекрасного дворца.

Там не цвели чудесные цветы

И яблоки в садах не зрели

там, —

Как говорил старик мне странный.

Там

Лишь облака, как белые барашки,

Стадами шаловливыми бродили.

Их золотило солнце яркими лучами,

Их ветер гнал – те белые стада, —

Они по небу быстро разбредались,

Бесследно исчезали за горой.

А ночью в небе звезды загорались —

И каплями, дрожа, висели тихо, —

Вот-вот они, казалось, упадут,

Прольются капли влаги золотой…

Дон-Жуан

Ты лжи земной в предгорних не узнала,

Речей истлевших ты не поняла.

Но