Страшное: Поэтика триллера - Дмитрий Львович Быков

хотел напугать нас привидением. Кинг хотел продемонстрировать, как повторение простого визуального образа кроссовок с признаками прогрессирующего разложения тела заставляет читателя искать все новые догадки, постепенно впадая в паранойю. Периодические свидания с призраком сначала становятся для героя пыткой, потом — необходимостью, потом — манией: «Туалет на третьем этаже приобрел невероятную силу притяжения. Казалось, там находится мощный магнит, а карманы Телла набиты железными опилками». Когда же мозг не может найти ответ, происходит перегрузка, паника бессилия перед лицом магического повтора с его неумолимой навязчивостью. Ненормальность повтора придает оттенок патологии жизни американского пригорода — мы наблюдаем навязчивые повторения ежедневных ритуалов, это особенно видно у Линча в «Синем бархате». Мы начинаем подозревать недоброе, если наш сосед в строго определенное время выходит стричь газон или выгуливать собаку, если его жена каждый день одними и теми же словами зовет детей. Этот ужас бытовых ритуалов отлично запечатлен в хрестоматийном рассказе Кира Булычева «Не гневи колдуна» (1978), где колдун проклял героя следующими словами: « Не будет в твоей жизни разнообразия. Такая на тебя напущена порча. Будет твоя жизнь идти по однообразному кругу, день за днем, неделя за неделей. И будет она повторяться точь-в-точь». Этот рассказ я особенно рекомендую сегодня всем, кто сетует на утрату привычного порядка вещей, рутины, дома и все такое. Очень может быть, что всем нам еще повезло. Герой, во всяком случае, испытывает нешуточный ужас и в конце концов вымаливает у колдуна прощение — не буду даже рассказывать, чем ему пришлось пожертвовать, но в целом он дешево отделался.

Однако попытка заставить читателя искать смысл (или системную ошибку) — не единственное применение повтора в триллере. Повторение мотива также может быть и предвестником ужасного, и символом навсегда утерянного. Тут незаменим статический повтор, то есть рефрен. В стихотворении Арсения Тарковского «Я в детстве заболел» мы наблюдаем за началом тифозного бреда:

Я в детстве заболел

От голода и страха. Корку с губ

Сдеру — и губы облизну; запомнил

Прохладный и солоноватый вкус.

А все иду, а все иду, иду,

Сижу на лестнице в парадном, греюсь,

Иду себе в бреду, как под дуду

За крысоловом в реку, сяду — греюсь

На лестнице; и так знобит и эдак.

А мать стоит, рукою манит, будто

Невдалеке, а подойти нельзя:

Чуть подойду — стоит в семи шагах,

Рукою манит; подойду — стоит

В семи шагах, рукою манит.

Жарко

Мне стало, расстегнул я ворот, лег, —

Тут затрубили трубы, свет по векам

Ударил, кони поскакали, мать

Над мостовой летит, рукою манит —

И улетела...

И теперь мне снится

Под яблонями белая больница,

И белая под горлом простыня,

И белый доктор смотрит на меня,

И белая в ногах стоит сестрица

И крыльями поводит.

И остались.

А мать пришла, рукою поманила —

И улетела...

В этом случае повторение фразы «рукой манит» служит способом эскалации мучительного желания ребенка приблизиться, преодолеть магическое расстояние — а оно непреодолимо, потому что мать умерла...

— Вы думаете? Мне кажется, она как раз жива, но он заблудился или ослабел и не может вернуться домой. Мать Арсения Тарковского умерла в 1944 году.

— А мне показалось, что она ему потому и рукой помахала, что он выжил в больнице и теперь не может встретиться с ней.

— Ну, там вообще такая фабула зыбкая, бредовая — ее можно понять и так, и так. Но хочу вас утешить — мать благополучно пережила гражданскую войну.

— В принципе функция рефрена — не только указывать на бред, но и, как в песне, фиксировать разницу в состоянии героя. Скажем, в «Часиках» у Окуджавы часики тикают и в мирной жизни, и на поле боя, подчеркивая, как необратимо все изменилось. Повтор в триллере обычно подчеркивает фундаментальную неизменность зла и хрупкость самого героя — его жизнь необратимо меняется, а часики тикают, мать по-прежнему недосягаема, хотя в семи шагах, ну, и партия Ленина нас по-прежнему к торжеству коммунизма ведет, хотя все необратимо изменилось...

— Браво! Прекрасное наблюдение.

— Я бы выделил и третий случай — повтор фабулы в изложении разных рассказчиков.

— Это хитрая идея, это мне в голову не приходило.

— Вот бестселлер Джона Фаулза « Коллекционер». Применяя технику split narration, Фаулз заставляет читателя дважды переживать трагедию — смерть Миранды, сначала в его записях, потом в ее дневнике. Возникает клаустрофобия, чувство неизбежности, а главное — ситуации, увиденные их глазами так по-разному, подчеркивают все ту же непреодолимую разницу между людьми. Вообще, одно и то же событие в пересказе разных людей — не просто повтор, а намек на бездны, разделяющие нас всех, и недостижимость истины, с которой в каждом следующем описании снимается новое покрывало.

— Это интересное замечание, но тогда получается, что самый известный такой пример — «В чаще» Акутагавы, где присутствует пять версий одного и того же события. Но к этому, кстати, довольно часто прибегал Стайрон — у него так построен «И поджег этот дом», а потом «Выбор Софи». Память постоянно возвращается к одному чудовищному происшествию, но всякий раз в разных интерпретациях, пока мы не узнаем всей кошмарности...

— Ну, собственно, у вас «Икс» так построен — что там все-таки было в сражении под Ракитной...

— Слушайте, не замечал. Спасибо.

— Возможно, именно тщетность человеческих усилий, это и есть основная идея всех трех типов повтора в триллере. Неважно, говорим мы о повторе Фаулза, о повторе Кинга или о повторе Тарковского — мы знаем, что героям не вырваться из замкнутого круга.

— Отлично. Важный вопрос: как по-вашему, что страшнее — повтор регулярный или нерегулярный, иными словами, ритмичный или аритмичный?

— Мне кажется, аритмичный, он более зловещий, потому что закономерность нам не ясна. Это возникает с неясной периодичностью.

— Справедливо. Я хотел бы, в качестве примера, привести начало довольно готической повести Александра Житинского «Лестница». «Лестница» — его первая повесть, а «Плавун» — последняя. Это грандиозная дилогия. Их разделяет сорок лет. В первой главе «Лестницы» молодой человек Владимир Пирошников с похмелья оказался в незнакомой квартире, куда его привела девушка. Девушка утром ушла, Пирошников