Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русский героический эпос - Владимир Яковлевич Пропп

свои приключения тем, что выстраивает храм в честь Николы. Этот факт Всев. Миллер кладет в основу своих исследований. Прототип былинного Садко Миллер видит в лице упоминаемого в некоторых новгородских летописях купца Садко (Сотко), выстроившего храм Борису и Глебу. Таким образом, в лице Садко будто бы воспевается раскаявшийся купец, на старости пытающийся спасти свою душу тем, что он строит церковь. Правда, такое объяснение плохо вяжется с тем, что этот исторический купец спускается в подводное царство. По мнению Всев. Миллера, это объясняется воздействием карело-финского эпоса. Садко – не кто иной, как Вейнемейнен, а слушающий его игру морской царь – финский Ахти, бог моря. По мнению Всев. Миллера, в морском царе нет ни одной русской черты. Приводя некоторые другие материалы (восточные сказки), Всев. Миллер приходит к выводу, что былина о Садко «не что иное, как бродячие сказочные мотивы, прикрепившиеся к историческому имени купца XII века» (К былинам о Садке. Очерки русской народной словесности. Т. I. С. 283–304). Так глава исторической школы отрицает историчность этой новгородской былины. Миллеру возражал И. Мандельштам, доказавший, что Миллер попался впросак, приняв леннротовские добавления в «Калевале» за подлинно народную мифологию. Аналогия, утверждаемая Миллером, полностью рушится (Садко – Вейнемейнен // Журнал министерства народного просвещения. 1898. Февраль. С. 328–338). Другой представитель исторической школы, А. В. Марков, так же как и Всев. Миллер, исходит из факта постройки в былине храма в честь Николы. Такой храм действительно был выстроен князем Мстиславом Георгием в 1113 году. На этом основании Марков полагает, что былина о Садко возникла в среде, близкой к церкви и духовенству (Поэзия Великого Новгорода и ее остатки в северной России. Харьков, 1906). В советское время отождествление исторического купца Садко с былинным повторил А. Н. Робинсон (ИКДР. С. 154). Эту же точку зрения высказал Д. С. Лихачев (РНПТ. С. 230). «Сатко летописи и Садко былины – одно и то же лицо». В постройке церкви заключается «первоначальное зерно былины», хотя Садко и «отнюдь не купец». А. А. Кайев утверждает, что в былине о Садко будто бы «прежде всего выражена мечта о чудесном богатстве» (Русская литература. С. 127).

Потык

Песня эта неоднократно была предметом научного рассмотрения, однако для выяснения сложных вопросов, связанных с ее происхождением, историей и толкованием, сделано очень мало. Литература о ней очень велика, мы выделим лишь главнейшие труды. Ф. И. Буслаев ограничился кратким пересказом, чтобы показать, что Лебедь белая есть мифическое воплощение водяной стихии, в чем он, как показывает анализ былины, ошибается (Народная поэзия. С. 94–97). Стасов возводил эпизод совместного захоронения к индийской «Махабхарате», а измену жены Потыка – к монгольскому «Гесер-хану» (Собр. соч. Т. III. С. 1023–1033). Орест Миллер отводит взгляды Стасова, подробно останавливаясь на его материалах и его аргументации, сам же выдвигает взгляд, уже высказанный Буслаевым, будто лебедь-дева – «мифологическая лебедь-дева, сродная юго-славянской виле и германской валькирии». Она олицетворяет собой водную стихию. Гроб, в который она сходит, – это «образ тучи», живая вода, которой Потык ее оживляет, это будто бы дождь и т. д. (Илья Муромец… С. 387–414, 463–477). А. Н. Веселовский писал о нашей былине дважды. В одной из этих работ (Разыскания в области русск. духовного стиха. IX. Праведный Михаил из Потуки // Сб. Отделения русского языка и словесности АН. Т. XXXII. № 4. 1883. С. 355–367) Веселовский связывал эту былину с древнеболгарским житием Михаила из Потуки. Такое сближение надо признать полностью несостоятельным. Основная аналогия, на которой строит свои выводы Веселовский, а именно наличие здесь и там змееборства, – аналогия ложная, не говоря уже о том, что былинный Потык нисколько не похож на святого. В житии змееборство происходит у воды, и герой спасает девушку от змея, в былине же змееборство происходит под землей: змей наслан коварной девушкой, желающей извести героя. В другой работе (Былина о Потоке и о сорока каликах со каликою // Журнал министерства народного просвещения. 1905. V. С. 303–313) Веселовский привлекает духовный стих позднего происхождения – о 40 каликах – для восстановления предполагаемой древнейшей и первичной формы былины о Потыке. Все, что не подходит под его схему, Веселовский просто объявляет более поздним, чуждым, занесенным извне. Всев. Миллер отрицает связь между болгарским житием и былиной, которую утверждал Веселовский, но все же считает возможным допустить, что имя Михаила Потока (впоследствии Потыка) восходит к указанному житию Михаила из Потуки, чему будто бы способствовало перенесение его мощей из Потуки в Трнов, происшедшее в 1206 г. Он видит в былине сказку, сходную как с европейскими, так и азиатскими сказками и занимающую промежуточное положение. Основная цель Всев. Миллера состоит в том, чтобы доказать юго-западное происхождение этой былины. К такому выводу Всев. Миллер приходит путем анализа географических названий в былине. В ней упоминаются Подолия, Литва, Волынь, что, по мнению автора, доказывает юго-западное происхождение всей песни (Очерки… Т. I. С. 122–128; Т. III. С. 51–52). Г. Н. Потанин в двух статьях, подробно разбирая былину, находит многочисленные соответствия в мелочах между нашей былиной и монгольскими сказками. «В одной редакции они (то есть разрозненные черты. – В. П.) укрепились все вместе, и эта редакция зашла в Россию под видом былины о Марье лебеди белой» (Этнографическое обозрение. 1892. № 1. С. 38–69; № 2–3. С. 1–22). Чисто эклектически подходит к вопросу А. М. Лобода (Русские былины о сватовстве. Киев, 1905. С. 85–119). Он не отвергает взглядов его предшественников (например, о связи былины с житием Михаила из Потуки), собственный же взгляд Лободы состоит в том, что образ Марьи лебеди белой идет из свадебной поэзии. В свадебной поэзии этот образ – символ, в былине же лебедь становится человеком, действующим лицом. В большой монографии, посвященной змееборству, А. В. Рыстенко пытается свести нашу былину к сказаниям о змееборстве Георгия (Легенда о святом Георгии… С. 364–385). Он совершает ту же ошибку, что и Веселовский, рассматривая один эпизод в отрыве от целого и его смысла и руководствуясь чисто внешней и притом ложной аналогией. Потык никакой девушки от змея не освобождает. Наоборот, девушка в былине сама имеет змеиную природу. «Борьба Потыка в могиле со змеем есть слабый, видоизмененный вид борьбы георгиевской формулы» (с. 374). Следует еще упомянуть о двух работах Б. И. Ярхо (Этнографическое обозрение. 1910. № 3–4. С. 49–79; Русский филологический вестник. 1913. № 2. С. 442–446). В первой из них Ярхо утверждает, что «былина о Потыке сложилась из совершенно разнородных мотивов, сцепившихся благодаря случайно сходственным чертам» (с. 50). Так Б. И. Ярхо представляет себе процесс народного