Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русский героический эпос - Владимир Яковлевич Пропп

Вольгой приравнивается к призванию варягов и т. д. (К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем // Журнал министерства народного просвещения. 1902. № 8; 1903. № 11). С. К. Шамбинаго находит, что в образе былинного Вольги ассимилировались образы Олега и Ольги. Шамбинаго пытается установить существующие редакции былины, но делает это формалистически. По его мнению, Вольга – не оборотень. Былинные строки об оборотничестве Вольги Шамбинаго понимает как поэтическое сравнение (К былинной истории о Вольге – Волхе Всеславьевиче // Журнал министерства народного просвещения. 1905. № XI). Н. И. Коробка возводит былинного Вольгу к летописной Ольге; образ этот, однако, по мнению Коробки, создался не в Киеве, а представляет собой киевское приурочение международных «поэтических формул» (Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче // Известия Отделения русского языка и словесности АН. 1908. Т. I).

В советское время утверждение, что былинный Волх – исторический Олег, повторил А. Н. Робинсон. Он считает, что образ Волха «отразил некоторые особенности исторического облика Олега „вещего“ и, возможно, осложнился впоследствии легендарными чертами князя-„чародея“ Всеслава Полоцкого» (ИКДР. Т. II. С. 149). Такого же мнения держится Д. С. Лихачев. В образе Вольги он видит князя-кудесника. «К таким князьям-кудесникам в сравнительно уже позднюю эпоху причислялись двое князей – Олег Вещий в X веке и Всеслав Полоцкий во второй половине XI века. Их обоих, а может быть, и еще кого-нибудь третьего, и соединил в своем образе былинный Вольга» (РНПТ. Т. I. С. 200–201). С нашей точки зрения, таким механическим соединением художественные образы не создаются.

Святогор

Кроме рассмотренных сюжетов, о Святогоре имеется еще ряд других, приуроченных к его имени и к имени Самсона в более позднее время и имеющих новеллистический, сказочный или фарсовый характер. Они восходят к иноземным и книжным источникам, известны лишь в небольшом количестве записей, не входят в основной состав русского героического эпоса и здесь не могут быть рассмотрены (Илья Муромец у отца Святогора, женитьба Святогора, Святогор и его неверная жена, сюжет Самсона и Далилы и некоторые другие).

Литература о Святогоре небогата. Имеется лишь небольшое количество попутно высказанных мелких замечаний, носящих характер догадок. Наиболее обстоятельное и интересное исследование принадлежит И. Н. Жданову. Жданов разыскивает многочисленные параллели из области библейско-апокрифической литературы и сказки. Книжное происхождение некоторых из сюжетов о Святогоре не подлежит сомнению и доказано вполне убедительно. Былинный рассказ о потере силы, имеющийся в Ветхом Завете, восходит не к Библии, а к Палее. Рассказ о женитьбе Святогора имеет многочисленные сказочные соответствия и, несомненно, пришел в эпос из сказки. К такому же источнику восходит рассказ о неверной жене Святогора. (Он широко известен, например, по «1001 ночи».)[301] Менее убедительны доводы Жданова, когда для былины о Святогоре в гробу он приводит рассказ Плутарха о смерти Осириса и мусульманские и еврейские апокрифические сказания о смерти Аарона (Аарон и Моисей приходят в пещеру. Здесь Аарон находит гроб, он ему впору, Аарон в него ложится и умирает). Примеривание гроба нередко также встречается в сказках всех народов. Еще менее удовлетворительны доводы Жданова, когда сюжет о сумочке он сопоставляет с легендой о Христофоре. Христофор переносит через реку ребенка-Христа, не зная, кого он несет. Ребенок делается все тяжелее, под его тяжестью Христофор погружается в воду и таким образом принимает крещение от самого Христа (К литературной истории русской былевой поэзии. 1881 // Жданов И. Н. Сочинения. Т. I. С. 611–686). Впоследствии Жданов в другой работе расширил материал для изучения былины о неверной жене Святогора, но ни к каким выводам не пришел (Повесть о королевиче Валтасаре и былина о Самсоне-Святогоре // Жданов И. Н. Сочинения. Т. I. С. 842–869). В настоящее время этот материал можно было бы очень значительно расширить. С. К. Шамбинаго сопоставил образ Святогора с образом эстонского Калевипоэга. Ряд частных совпадений (под Калевипоэгом гнется земля, он часто изображается спящим, он кладет человека себе в сумку и т. д.) приводит Шамбинаго к выводу, будто русский Святогор есть не кто иной, как перешедший в русский эпос и обрусевший Калевипоэг. Хотя некоторые точки соприкосновения, несомненно, имеются, вопрос должен быть разработан в ином направлении, чем это сделано у Шамбинаго (Старина о Святогоре и эстонская поэма о Калевипоэге // Журнал министерства народного просвещения. 1902. № 1). Точка зрения Шамбинаго неоднократно подвергалась критике.

Садко

Мы рассмотрим высказывания только наиболее известных ученых. Ф. И. Буслаев сопоставлял золотую рыбку, которую вылавливал Садко, с кладом Нибелунгов и с карело-финским Сампо. Рыбка золотые перья, по его мнению, «соответствует кладу Нибелунгов, который прежде хранился в водопаде у карлика Андвари, жившего в воде в образе щуки; соответствует также и финскому Сампо, сокровищу быта охотников, моряков и земледельцев». Плавание на плоту и прибытие к морскому царю будто бы ведет свое начало из житий святых. Когда епископ Иоанн был посажен на плот и пущен по Волхову, то плот поплыл вверх по течению и приплыл к Юрьеву монастырю; «Так и Садко, с гуслями в руках, поплыл по волнам на дубовой доске и очутился в палатах морского царя Водяника». Мы не будем приводить других высказываний Буслаева: они столь же фантастичны. Так, он утверждает, что обручение Садко соответствует обряду обручения венецианских дожей с Адриатическим морем, при котором в воду бросалось обручальное кольцо, хотя на самом деле ничего даже отдаленно похожего в былине нет (Народная поэзия. С. 24–27). Халанский также ищет источники нашей былины в таких житиях святых, где святые, благодаря молитве, спасаются от бури (Чудо Михаила Клопского, Чудо Исидора, юродивого ростовского и др. См.: Великорусские былины. С. 69–74). А. Н. Веселовский ищет соответствий в западноевропейской литературе и находит их в старофранцузском романе о Тристане де Леонуа. Здесь некоего убийцу, носящего древнееврейское имя Садок, сбрасывают с корабля в море, так как корабль из-за его грехов остановился посреди моря. После этого корабль опять трогается, а убийца попадает на скалистый остров, где три года спасает свою душу у отшельника. К этому роману будто бы восходит и наша былина, но не непосредственно, а через древнейший, не дошедший до нас прототип его. Пускается в ход огромная эрудиция, чтобы доказать, что новгородская былина создалась в Западной Европе. Хотя сходство недостаточно, чтобы доказать заимствование, что вынужден признать и Веселовский, он все же пытается спасти свою концепцию висящим в воздухе «не дошедшим до нас прототипом» (Былина о Садко // Журнал министерства народного просвещения. 1886. № 12). Всев. Миллер, следуя методам исторической школы, ищет в Садко историческое лицо. Былинный Садко в некоторых вариантах кончает