Право и литература. Как Пушкин, Достоевский и Толстой придумали Конституцию и другие законы - Алим Хусейнович Ульбашев

лишь линию, а щупать нечего. А тут покоится вещество создания и целевая установка партии — маленький человек, предназначенный состоять всемирным элементом!»[212] При социализме «маленькому человеку» предписано занять центральное место на сцене общественной жизни. «Кто был ничем, тот станет всем!» — эти слова из «Интернационала» звучат рефреном для всей эпохи.

Во время стройки к артели прибивается девочка-сирота Настя. Ее сиротство символично: она не похожа на предыдущие поколения детей и несет с собой дух нового времени. «Главный — Сталин, а второй — Буденный. Когда их не было, а жили одни буржуи, то я и не рожалась, потому что не хотела. А теперь как стал Сталин, так и я стала!» — с детской прямолинейностью заявляет она[213].

На смену «маленькому человеку» должен был прийти новый человек, homo sovieticus[214], которого и олицетворяла девочка Настя. Но задуманное невозможно: злой рок противится переменам и физически пожирает невинного ребенка в назидание взрослым. Настя, к которой строители привязались как к дочери, неожиданно для всех заболевает и умирает. Тело девочки закапывают в котловане.

В более поздней советской литературе будет создан новый тип героев, который в действительности новым будет лишь отчасти. Это шукшинские «чудики», повадки и манеры которых до боли напоминают «маленького человека». «Чудики» простодушны и самобытны, их поступки кажутся окружающим бессмысленными, глупыми и непрактичными, но при этом действия «чудиков» пронизаны неповторимой искренностью и внутренней правдой.

Василий Шукшин никогда не скрывал, что материал для произведений о «чудиках» он не придумывал, а лишь подсматривал у самой жизни. «В дурачке, который ходит у нас по улице, больше времени — эпохи, чем в каком-нибудь министре», — пишет он[215]. Здесь слово «дурачок» — не оскорбительное, а наоборот: оно преисполнено сочувствия к человеку из народа. В таком «дурачке», воскресшем «маленьком человеке», всегда больше правды, порядочности и честности, чем в каком-либо другом литературном герое.

С XIX века русские писатели неустанно говорят о «маленьком человеке», а значит, и о каждом из нас. В отличие от персонажей античных мифов о всесильных богах и повестей эпохи романтизма, «маленький человек» малопривлекателен. Он грешен и порочен и, кажется, готов нарушить почти все библейские заповеди.

Большевики пошли на эксперимент: попытались предать забвению «маленького человека» и создать нового человека — суперчеловека и супергероя. В литературоведении таких персонажей называют положительными героями. Все, кто не соответствовал новым идеалам и не шел в ногу с революционным временем, оказывались в гулаговских застенках (например, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова). Попытки эти, какими бы благородными ни казались мотивы их инициаторов, изначально были обречены на провал и стоили нашей стране миллионов погубленных судеб.

В советской литературе эпохи застоя «маленький человек», который, кажется, должен был сгинуть в сталинских лагерях, вдруг воскресает вопреки всем стараниям идеологов коммунизма и снова оказывается живым и невредимым, хотя и в несколько новом обличье.

Так, в московских, городских, повестях Юрия Трифонова («Обмене», «Предварительных итогах» и «Другой жизни») главные герои — это переродившиеся «маленькие люди», которые ведут себя не по-советски. Они настолько заняты бытовыми заботами и склоками, что кажутся стороннему наблюдателю «зараженными мелкобуржуазным мещанством»[216]. Впрочем, сам Трифонов отвергал обвинения в мещанстве героев, подчеркивая, что в своем творчестве он пытается понять не особый тип или класс людей, а обычного человека. Реализм трифоновской прозы доказывает, что послеоктябрьские опыты не изменили естественной природы человека. Политические эпохи сменяют друг друга, но жизнь остается прежней, а значит, читается у Трифонова, высшим благом для человека всегда будет сама жизнь.

Примечательно, что столь же внимательно к личности «маленького человека» относится и деревенская проза, которую считали своего рода антиподом городской прозы. В фокусе «горожан» всегда находятся жители крупных городов, как правило Москвы: люди образованные, интеллигентные, которых в любом обществе принято обозначать средним классом. А внимание «деревенщиков» приковано к крестьянам, обитателям захолустных сел, затерянных где-нибудь в Сибири. Известные «деревенщики» — Василий Белов, Валентин Распутин, Федор Абрамов.

У Валентина Распутина образ «маленького человека» красочнее всего прописан в «Последнем сроке». «Мы с тобой, однако, уж две последние старинные старухи (курсив наш. — Прим. авт.) на свете остались. Боле нету», — говорит одна из его героинь. «После нас и старухи другие пойдут — грамотные, толковые, с понятием, че к чему в мире деется. А мы с тобой заблудилися. Теперичи другой век идет, не наш»[217].

«Горожане» и «деревенщики» по-разному устроены в быту, они даже говорят почти что на разных языках: одни изъясняются цитатами из Ивана Бунина и Осипа Мандельштама, а другие — как уже и не услышишь нигде. Их при этом объединяет внутренняя, душевная неустроенность, преодоление которой могло бы изменить целый мир.

Поэтому Конституция 1993 года больше не мифологизирует людей, не приписывает им свойства античных богов и былинных богатырей, не поет осанну. Главный закон нашей страны хорошо видит в гражданах пороки, но и такими любит нас. Конституция дарует самое ценное — право быть самими собой.

«САМЫЙ СТРАШНЫЙ ВРАГ СВОБОДЫ И ПРАВА — ВНУТРИ НАС»

Статья 3

1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ.

2. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления.

3. Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы.

4. Никто не может присваивать власть в Российской Федерации. Захват власти или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному закону.

«Власть — народу!» — один из самых популярных лозунгов в демократическом обществе.

Сегодня у демократии почти не найдется открытых противников: мало кто осмелится ставить под сомнение правильность демократического устройства. Только умалишенный потребует закрепостить свободных людей, отменить независимые суды и разогнать парламент. Это, однако, не означает, что у демократии нет неприятелей и критиков. Бывает, что ее ругают за слабость, непоследовательность и непрагматичность. В общем, демократии и сегодня приходится доказывать свою полезность и справедливость для общества.

Как уже отмечалось, русская литература, традиционно воспевавшая гуманистические идеалы и почти что врукопашную дравшаяся с деспотией, к народной власти относилась с некоторой опаской. Стали крылатыми слова Петра Гринева, главного героя «Капитанской дочки» Александра Пушкина, описывающего пугачевский бунт: «Правление было повсюду прекращено: помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно… Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»[218] Можно было бы предположить, что Пушкин, как представитель русского дворянства, высокомерно видел в народе зверя, таящего опасность для себя и всего государственного уклада. Однако подобное объяснение сильно упрощало