Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин

в майской книжке за 1966 год!), Бориса Слуцкого и Евгения Евтушенко, для того чтобы скомпрометировать самые благие порывы, достаточно было одной поэмы Сергея В. Смирнова «Свидетельствую сам» (1967, № 10) с призывом считать «личными врагами / Тех немногих, кто у нас порой / По своей охоте и программе / Хает мой и наш Советский строй <…> И пока смердят сии натуры / И зовут на помощь вражью рать, / Дорогая наша диктатура, / Не спеши слабеть и отмирать!».

Но главный редактор, надо полагать, был вообще не силен в стихах. Ему требовалось то, что привлечет массовое читательское внимание и не (обязательно) вызовет гнев высокого начальства.

Как детективы, и ими «Москва» при Поповкине отнюдь не брезговала.

Как «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери в переводе Норы Галь (1959, № 8), буквально утащенный Поповкиным из рук Валентина Катаева, который редактировал тогда «Юность», и дополненный тремя годами позже еще и «Военным летчиком» в переводе Марины Баранович (1962, № 6).

Как серия публикаций, связанных с уже не запретными, но еще и не разрешенными до конца именами потаенных классиков XX века – от бунинской «Жизни Арсеньева»[227] до мемуаров Александра Вертинского, от стихов Владислава Ходасевича (1963, № 1) и Осипа Мандельштама (1964, № 8) до очерков Алексея Костерина о Велимире Хлебникове (1966, № 9) и Марины Цветаевой об Андрее Белом (1967, № 4)…[228]

И, наконец, как «Мастер и Маргарита» М. Булгакова.

История появления и публикации этого романа в «Москве» (1966, № 11; 1967, № 1) подробно описана в воспоминаниях Абрама Вулиса, который, собственно, и выступил в данном случае инициатором[229], Дианы Тевекелян, которая вела роман как редактор[230], Алексея Симонова со ссылками на рассказы его матери Евгении Ласкиной[231], в десятках монографий и сотнях статей. К ним и могут обратиться любознательные читатели. А здесь уместно ограничиться упоминанием о том, как отнеслись к этому замыслу, уже поддержанному главным редактором, члены журнальной редколлегии. Например, Аркадий Васильев, как и положено будущему парторгу МГК КПСС в Московской писательской организации, выступил резко против. Лев Никулин публикацию одобрил, хотя в своем отзыве отметил, что «произведение в целом растянуто – например, глава „Бал у Сатаны“ и „Полет Маргариты“, и в иных эпизодах есть что-то графоманское, когда автор теряет чувство меры и композиции вещи». Того же приблизительно мнения был и взыскательный В. Росляков:

Голосуя за публикацию романа в нашем журнале, хочу настоятельно просить тех, кто будет готовить роман к набору, провести серьезную работу по сокращению вещи. Есть главы, которые и написаны на невысоком уровне и делают в силу своей необязательности вещь в целом растянутой. Убрать все вялые места ради нашего читателя – и с богом![232]

С богом так с богом. В любом случае решение о публикации принял Поповкин, и именно он (конечно же, с трудом и с потерями, а возможно, – как предполагает В. Огрызко, – прибегнув к поддержке членов Политбюро Д. С. Полянского[233] и М. А. Суслова), «пробил» опасную рукопись сквозь цензуру. Даже, по легенде, сказал будто бы: «Писателя Поповкина забудут. А вот главного редактора журнала Поповкина, напечатавшего „Мастера и Маргариту“, не забудут никогда».

И действительно, не то, что еще напечатал в журнале Поповкин, и не, что он сам написал, сохранилось в памяти Оттепели, а только, – по рассказу Д. Тевекелян, – очереди к киоску «Союзпечати»:

Они выстраивались с утра, заворачивались с Арбата в Серебряный переулок, и люди требовали, чтобы киоскер не продавал больше одного экземпляра в одни руки[234].

Такого ослепительного триумфа в истории «Москвы» не бывало уже никогда. И, может быть, поэтому Михаил Алексеев, через полтора года после этого триумфа сменивший Поповкина на посту главного редактора, рискнул уже в новом веке приписать заслугу публикации «Мастера и Маргариты» себе лично. Например, в интервью «Российской газете» от 4 ноября 2002 года красочно рассказал и о своих отношениях с Е. С. Булгаковой, и о боях с цензурой, даже вздохнул напоследок: «Роман я прочитал в рукописи, и он потряс меня».

Ошибка памяти, должно быть. Потому что на самом деле свое редакторское поприще Алексеев начал совсем с другого. В 12-й номер за 1968 год по его же недосмотру чудом проскользнуло стихотворение Семена Липкина «Союз „И“» о том, что «без союзов язык онемеет / и, пожалуй, сойдет с колеи. / Человечество быть не сумеет / без народа по имени „И“».

Критика, даже самая жидоморская, промолчала, хотя на редактора, что мышей не ловит, из ЦК и Союза писателей, должно быть, прикрикнули. Да чуткий Игорь Кобзев мгновенно откликнулся рифмованной инвективой «Ответ Семену Липкину»: «Хоть вы избрали, Липкин, / эзоповский язык, / Читатель без ошибки / в ваш замысел проник. / Итак, выходит что же? / Вы из чужой семьи? / Вам Родины дороже / народ на букву „И“. / Не подрывайте корни / Союза Эс-Эс-Эр, / Где поит вас и кормит / народ на букву „Эр“».

И этого было достаточно, чтобы новый руководитель «Москвы» 7 апреля 1969 года разразился приказом: мол, на стадии верстки и сверки были сняты идейно порочные, политически двусмысленные стихи Е. Евтушенко (№ 1, 1968), Л. Озерова (№ 9, 1968), М. Шехтера (№ 9, 1968), М. Алигер (№ 3, 1969). <…> В № 12 было опубликовано идейно вредное стихотворение С. Липкина «Союз „И“».

А раз так, то, – процитируем уж до конца, – приказываю: за допущенные грубые идейные ошибки и политическую неразборчивость освободить с 8 апреля с. г. т. Ласкину Е. С. от работы в журнале. <…>, потребовать от зав. отделами усиления политической бдительности и контроля за содержанием публикуемых материалов[235].

Журнал, при Поповкине расхристанный, заметно присмирел. Авторами номер раз стали Семен Бабаевский, Михаил Бубеннов, Петр Проскурин, другие проверенные автоматчики партии, в редакции, – как вспоминает Диана Тевекелян, недолгое время продолжавшая работать с Алексеевым, – воцарились ура-патриотический дух, велеречивый официальный восторг всем происходящим в стране, готовность руководства поддержать любое, самое нелепое решение власти <…>, косяком пошли трескучие пресные повести, тенденциозные статьи, никакая очеркистика[236].

А сам Алексеев опять отличился, открыв своей фамилией известное коллективное письмо «Против чего выступает „Новый мир“?» (Огонек, 26 июля 1969 года)[237].

Не всё, впрочем, было так мрачно: в подшивках «Москвы» за те годы можно найти и интересные историко-литературные публикации, и нашумевшие в свое время романы «Семнадцать мгновений весны» Юлиана Семенова (1969, № 11–12), «Ягодные места» Евгения Евтушенко с напутствием Валентина Распутина (1981, № 11), еще что-то. Да и самое начало перестройки «Москва» встретила впечатляющей публикацией набоковского романа «Защита Лужина» (1986, № 12).

Этого не забыть[238]. Но и то, впрочем, надо принять во внимание, что, открывая литературные архивы и запасники, «Москва», в отличие от других ежемесячников, всякой «антисоветчины» сторонилась, выбирая по преимуществу наследие царских еще времен. Например, «Записки кавалериста» Николая Гумилева. Или – пример еще лучше – карамзинскую «Историю государства Российского», разверстанную на целых два года (1989–1990) и давшую журналу максимальный за всю его биографию тираж в 775 тысяч экземпляров.