Страшное: Поэтика триллера - Дмитрий Львович Быков

где они собирают вещи перед поездкой — и собирают вяло, двигаясь замедленно, как бы по чужой воле. Эти 24 часа, когда они медленно заносят вещи в минивэн, как бы парализованные, — вот это самое страшное. Иногда они даже без вещей туда-сюда слоняются по участку. Тут тоже возникает ощущение навязанной, чужой воли. Но самым страшным в интерпретации этой пленки было бы открытие, что люди вообще обычно собираются именно так. Если нет срочной опасности, мы всегда стараемся оттянуть момент отъезда. Момент отъезда, как мы уже говорили, — всегда рубеж, момент перехода из контролируемой реальности в неконтролируемую.

— А вот эти надписи на доме, закрашенные впоследствии?

— Я как раз считаю, что это ложный след. Ну подумаешь, жили до них в этом доме какие-то сектанты или дети, которые писали или рисовали на стенах разную ерунду, — а Джеймисоны закрасили. В триллере обязан быть ложный след, но он не должен перетягивать на себя главное внимание, просто в готике реальность всегда как бы двоится. И мы никогда не знаем, какой выход из лабиринта является надежным: их может не быть вовсе, а может быть несколько.

Наша следующая тема — триллеры о смерти и бессмертии. Рекомендую всем прочесть рассказ Набокова Ultima Thule — первую главу неоконченного романа 1940 года, он там мог проговориться о вещах слишком важных, и чтобы не дать ему закончить роман, некие силы развязали вторую мировую войну и сдали немцам Париж. Людям особо продвинутым рекомендую источник этой фабулы, а именно роман Федора Сологуба «Капли крови» — первую часть трилогии «Творимая легенда». Это первоклассное сочинение, хотя у автора большие проблемы со вкусом — но гению вкус не нужен, он создает новый канон. Теперь вопросы.

— Вы часто говорите «хорошая идея», но что вы называете хорошей идеей?

— Хорошая идея — это не все, но это старт процесса, в автомобильной терминологии — стартер. На одном стартере автомобиль не едет, но он дает искру, которая в результате срабатывает.

— Отчего лучше отталкиваться — от героя или сюжета?

— Вечный спор. Я человек простой, поэтому отталкиваюсь от сюжета. Потом уже сюжет проявляет героя.

— Вопрос о Хайде. Я правильно понимаю, что любой интеллектуал — или хотя бы просто человек с богатой внутренней жизнью — неизбежно сталкивается со своим Хайдом? И отсюда вопрос, что нужно делать, чтобы этот Хайд не возобладал?

— Свой Хайд есть у каждого, это, боюсь, справедливо. А вот на ваш второй вопрос ответить довольно трудно. Знаете, что является первым признаком Хайда? Как его обнаружить в себе? Кстати, раз уж мы об этом заговорили, идея почерпнута из повести Диккенса «Договор с призраком», и самое любопытное — в каком обличье эта злая сущность появляется у Диккенса. Это был маленький мальчик с блестящими голодными глазами. Всегда голодный, очень маленький, и глаза у него ярко блестели. Зло — инфантильная сущность, и универсальным средством борьбы с ним является тот рост самоконтроля, который мы обычно и отождествляем с взрослением.

— А как насчет формулы Уайльда: «Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему»?

— Уайльду это, прямо скажем, счастья не принесло, и говорит это лорд Генри — по-моему, далеко не самый привлекательный персонаж, такой Хайд самого Уайльда, который выпустил зло из прекрасного юноши Дориана Грея. Кстати, «Портрет Дориана Грея» — вариация на ту же тему, только там этой персонификацией выпущенного зла был не человек, а, в лучших традициях Уайльда, произведение искусства. Но в самой талантливой и сложной сказке Уайльда «Рыбак и его душа» носителем злого начала становится именно душа, которую рыбак выпустил из себя (она ему мешала соединиться с русалкой), и эта душа, скитаясь по дорогам жестокого мира, набралась ужасных навыков. Уайльда эта тема очень волновала, потомучто он-то своего Хайда знал отлично. Даже говорил: «Перверсии в сфере страсти стали для меня тем же, что и парадокс в сфере мысли». Ему еще повезло — его демон существовал объективно, его звали Альфред Дуглас, для друзей Бози. Никогда не пойму, что Оскар в нем находил.

Если уж говорить о симптоматике, раскрепощение Хайда всегда связано с безумной радостью, диким, животным наслаждением. Джекил как бы эякулирует Хайдом. Но как бросают пить? Вы понимаете, что минусы становятся увесистее, чем плюсы. Как говорил Искандер, похмелье становится интенсивнее опьянения. В принципе, всем Джекилам можно этого только пожелать.

Ну, до скорого.

Шестая лекция

Предупреждаю, что настроение сейчас будет испорчено всем. Но, с другой стороны, созерцание великого, как учит нас тот же Кант, всегда полезно. Я прочту вам самый сильный текст, когда-либо написанный на русском языке, и уж точно самый страшный. Потом мы попробуем его интерпретировать с точки зрения нашей темы.

Мне хотелось купить так, чтобы доход или лес с именья покрыл бы покупку, и я бы получил именье даром. Я искал такого дурака, который бы не знал толку, и раз мне показалось, что я нашел такого. Именье с большими лесами продавалось в Пензенской губернии. По всему, что я разузнал, выходило, что продавец именно такой дурак и леса окупят ценность имения. Я собрался и поехал. Ехали мы сначала по железной дороге (я ехал с слугою), потом поехали на почтовых перекладных. Поездка была для меня очень веселая. Слуга, молодой, добродушный человек, был так же весел, как и я. Новые места, новые люди. Мы ехали, веселились. До места нам было двести с чем-то верст. Мы решили ехать не останавливаясь, только переменяя лошадей. Наступила ночь, мы все ехали. Стали дремать. Я задремал, но вдруг проснулся. Мне стало чего-то страшно. И как это часто бывает, проснулся испуганный, оживленный, — кажется, никогда не заснешь. «Зачем я еду? Куда я еду? » — пришло мне вдруг в голову. Не то чтобы не нравилась мысль купить дешево имение, но вдруг представилось, что мне не нужно ни за чем в эту даль ехать, что я умру тут в чужом месте. И мне стало жутко. Сергей, слуга, проснулся, я воспользовался этим, чтоб поговорить с ним. Я заговорил о здешнем крае, он отвечал, шутил, но мне было скучно. Заговорили о домашних, о том, как мы купим. И мне удивительно было, как он весело отвечал. Все ему было хорошо и весело, а мне все было постыло. Но все-таки, пока я говорил с ним, мне было легче. Но кроме того, что мне скучно, жутко было,