Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

весну 1833 г. было пиком эпидемических заболеваний на севере Финляндии, и не только Финляндии, но и в соседних русских губерниях. Несколько лет кряду в Кайнуу были не­урожаи. Уже в начале сентября 1832 г., как сообщал Лённрот в одном из писем, поля лежали под снегом, несозревший урожай остался не­убранным. Это было как бы зловещим предзнаменованием страшной беды. Исследователи считают (и это подтверждается отчасти имею­щейся статистикой), что голод и эпидемии унесли тогда в Кайнуу больше жизней, чем опустошительная Северная война в начале XVIII в. Голод и эпидемии свирепствовали по обе стороны границы. Ища спасения, вереницы изможденных людей устремились из воло­стей Кайнуу на восток в Архангельскую губернию, где тоже были го­лод и болезни; потом, вконец отчаявшись, уцелевшие пускались в обратный путь. Такие странствия туда-обратно особенно участились зимой в начале 1833 г.

Обычно уравновешенному и хладнокровному Лённроту положе­ние представлялось отчаянным, куда более ужасным, чем во время холерной эпидемии на юге страны, и в письмах он не стеснялся в вы­ражениях. В письме от 2 февраля 1833 г. доктору Ю. Ф. Эльвингу, ко­торый все еще оставался в Хельсинки в связи с холерным каранти­ном, Лённрот писал: «Здешние повальные болезни, голод и нищета не идут ни в какое сравнение с той проклятой холерой, с которой я вплотную столкнулся там в Хельсинки и в других местах, равно как и с прочими эпидемиями. Похоже, я родился под самой несчастливой из всех несчастливых звезд на бездонном небосводе, раз уж меня уго­раздило в самом начале моей врачебной практики оказаться в таком адском пекле, в каком я теперь пребываю».

Отчаянность положения усугублялась массовым голодом, против которого врач был бессилен, не говоря уже о том, что врач был один на всю округу. Как писал Лённрот, «по-настоящему тут не помогла бы и сотня медиков, потому что здешние эпидемии вызваны нище­той и голодом, а без устранения причин невозможно справиться и со следствиями».

Лённроту доводилось бывать в деревенских избах, где вповалку лежала вся семья, а еды у вконец изможденных людей не было ни крошки, не оставалось даже заготовленной впрок заболони — сосно­вой коры, которую в измельченном виде добавляли в хлеб. В самом городе Каяни и в некоторых волостных центрах Лённрот устраивал в обычных домах лазареты, но соблюсти даже элементарные санитар­ные нормы было невозможно. Больные лежали просто на полу на со­ломенной подстилке, скученно и без должного ухода. По мнению не­которых современных специалистов, скученность в подобных лаза­ретах только увеличивала опасность инфекции, хотя люди умирали и вне лазаретов. «Ужас положения нельзя передать словами, — писал Лённрот, — все это надо видеть и пережить. Уже к Новому году в во­лости Соткамо умер каждый шестой или седьмой житель, а затем в январе эпидемия продолжала косить людей безостановочно. Разве можно сравнить ту перепугавшую всех хельсинкскую холеру со здеш­ним повальным тифом и дизентерией?»

За те полгода в Кайнуу погибло предположительно около трех ты­сяч человек — из двадцати двух тысяч населения.

Не уберегшись от тифозной инфекции, в двадцатых числах фев­раля 1833 г. опасно заболел и сам Лённрот. Болезнь протекала в тяже­лой форме, среди хельсинкских знакомых Лённрота даже распро­странился слух о его смерти (были сочинены даже подобающие сти­хи в знак соболезнования). В связи с этим Лённрот потом писал со свойственным ему чувством юмора: «Если верить финской народной поговорке, что о хворях богатого говорят, а о смерти бедного и не вспоминают, то я, выходит, должен быть по меньшей мере миллио­нером».

Заболевшего Лённрота заменил другой врач, но вскоре и он стал жертвой инфекции, и тогда за ним ухаживал уже выздоровевший Лённрот. Во всем этом сказывались условия времени — дело было не просто в личной неосторожности врачей и пациентов, а в общем со­стоянии медицины и санитарной профилактики.

Хотя столь опасных и губительных эпидемий за время пребыва­ния Лённрота в Кайнуу больше не было, однако забот у окружного врача хватало. В его обязанности входило совершать контрольные поездки по волостям, руководить проведением прививок от оспы, писать отчеты, заявки, заключения, свидетельства о смерти (он вы­ступал также в роли врача-анатома). А кроме того, он был лечащим врачом, принимавшим больных и в Каяни, и во время объездов воло­стей. Ведь окружной врач был одновременно и терапевтом, и хирур­гом, и окулистом, и стоматологом. Люди обращались к нему с любы­ми недомоганиями — в особенности с ушибами, переломами и поре­зами. Количество лекарств было ограничено, нередко Лённрот при­готовлял их сам из трав по собственным рецептам.

Большое значение Лённрот придавал медицинской и вообще просветительной пропаганде среди населения, что в тех условиях бы­ло крайне необходимо. В газетах он печатал статьи с целью сбора средств для голодающих, срочно выпустил переведенную им брошю­ру «Советы в случае неурожая» (1834), написал специальный «До­машний лечебник для крестьян» (1839). Лённрот предпринял из­дание финноязычного журнала «Мехиляйнен» («Пчела»), выходив­шего раз в месяц в небольшом объеме в 1836—1837 и 1839—1840 гг. Заполнял его практически сам Лённрот. Наряду с собранными им фольклорными материалами в журнале печатались статьи по исто­рии, географии, медицине, бытовой гигиене, по воспитанию, обуче­нию и уходу за детьми. Статьи дали начало будущим книгам Лённро­та. При его участии были подготовлены «История Финляндии» (1839) и «История России» (1840). Впоследствии Лённрот выпустил справочное издание «Флора Финляндии» (1860), имевшее лечебно­-фармацевтический уклон, с перечнем лекарственных растений. До­бавим еще подготовленный им юридический справочник для кресть­ян. На финском языке это были первые в своем роде издания, книги для народа с совершенно четкими просветительными целями. С дру­гой стороны, через это развивался и совершенствовался сам литера­турный финский язык, он завоевывал новые области знания, делал существенные шаги в направлении к тому, чтобы стать современным культурным языком. Как и другие авторы, писавшие тогда по-фин­ски, Лённрот выступал в роли новатора-языкотворца: приходилось вводить в создаваемый современный литературный язык сотни и ты­сячи новых слов, которых в прежнем церковнокнижном языке и в народных диалектах не было. Делать это надо было, сообразуясь с ду­хом народного языка, чтобы вновь образованные слова были естест­венны и быстро привились. И Лённрот, большой знаток народного языка, выказал при этом тонкое языковое чутье. Большинство из его лексических новообразований прочно вошли в употребление. Мож­но проследить, как на протяжении десятилетий развивался собствен­ный финский язык Лённрота, становясь все более гибким и точным.

Фольклорно-филологическая и журнально-просветительская де­ятельность Лённрота в Каяни требовала времени, и только огромная работоспособность позволяла ему справляться со всем этим наряду со служебными обязанностями врача. Для