Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

— написать книгу от имени вазы, керамической вещи, то есть от лица предмета бесполого. И опять-таки, кто-то считает, что мне это удалось, найти некий промежуточный вариант, а кто-то говорит, что голос у рассказчика определенно мужской. В общем, не исключено, что мне не удалось добиться желаемого результата.

Ведь это по идее должен быть такой сверхъестественный, загадочный керамический предмет, наблюдающий за человечеством и подразделяющий людей на разные категории согласно внешним впечатлениям. Ну вот, и как я уже сказал, некоторым в голосе этой вазы слышится мужская интонация.

Как вам вообще пришла в голову такая идея?

Как-то мне пришло в голову, что это может оказаться интересно — написать роман об истории искусства. Я взял, накупил множество разных книг — больших таких, дорогих, — прочел их. Наверное, мой общий культурный уровень в результате сильно поднялся, но в конце концов я понял: видимо, романов об истории искусства до сих пор не существует потому, что писать их — задача чрезвычайно тяжелая. Короче, дело у меня не двигалось. И вот однажды я сидел, читал книгу о греческой керамике — это огромная область науки, люди целую жизнь проводят, изучая фрагменты гончарных изделий, пытаясь решить, в какую они сделаны эпоху, в каком районе Афин их изготовили… Мне это показалось довольно странным, то, что столько усилий и времени тратится на анализ этих глиняных кусочков, фрагментов. И я подумал: а смешно было бы, начни керамический предмет делать то же самое с людьми — ну, знаете, классифицировать их в зависимости от темперамента, роста, манеры держаться и так далее. Стоило появиться этой идее, о тон, что керамический предмет классифицирует людей, и работа над книгой пошла сама собой.

Рассказывать короткие истории вам приятнее, чем писать длинные романы?

Ну да, это так… От вас не укрылась одну из особенностей моего стиля — я действительно люблю рассказывать истории и отвлекаться от темы. Первый мой роман, «Хуже некуда», — повествование весьма традиционное, линейное, типичное для XX века, такое, каким полагается быть роману. А вторую книгу — отчасти потому, что мне хотелось избежать ярлыка «парень, который пишет про Венгрию, про Восточную Европу», — вторую книгу я решил сделать совершенно другой. Там нет ни слова про Восточную Европу; кроме того, она написана в такой как бы нелинейной форме: на самом деле, многое из всего этого, самые разнообразные эпизоды могли бы оказаться практически где угодно. В основе там лежит некое общее повествование, но большая часть материала — уходы в сторону, размышления, которые можно было бы расположить едва ли не в любой последовательности. То же и с «Коллекционной вещью»; многое в этой книге — истории, обрывки прошлого вазы, которые опять-таки можно переставить практически в каком угодно порядке. И еще «Путешествие», этот роман я тоже намеренно построил в такой форме — можно сказать, роман из историй, где нет настоящего сюжета. Кому-то это нравится, кому-то нет. Но такое у меня уже было — особенно в «Путешествии», — такой сборник взаимосвязанных историй и уходов в сторону… Нет, общая тема у меня там имеется, но сюжетом в обычном смысле это не назовешь. Так вот, такое у меня уже было, поэтому в новом романе, «Хорошо быть Богом», я снова придерживаюсь традиционной формы: там есть начало, середина, конец, персонажи появляются, исчезают. В общем, первая и последняя книги — романы, на мой взгляд, вполне канонические, а другие — немного более экспериментальные.

Существует ли разница между романом из рассказов — и сборником рассказов?

Вообще-то, «Идиотам просьба не беспокоиться» — сборник рассказов. Я решил, почему бы не выпустить сборник коротких рассказов — на то они и короткие, их можно сперва напечатать в журнале, потом издать книжкой, так больше денег заработаешь. Но, к сожалению, выяснилось, что на сборник рассказов уходит столько же усилий, если не больше, сколько и на роман того же объема. Требуется куча сил, чтобы написать их как следует. Потом, в этом сборнике тоже много всего разного. Пара рассказов, по-моему, весьма реалистические, натуралистические, весьма традиционные, а есть парочка достаточно сюрных. Одним словом, в сборнике присутствуют стилистические вариации. И, наверное, в чем-то они напоминают мои романы — в них тоже есть юмор. Хотя эти рассказы — самые мрачные из всех моих вещей. Есть в жанре короткого рассказа нечто такое, что пробуждает во мне пессимиста, так что это, наверное, наименее веселые из моих вещей, эти несколько рассказов из сборника. Но в целом в этих рассказах, в глубине, мне кажется, чувствуется определенная «фишерность».

Как складывались ваши отношения с Лондоном?

Я вырос в Лондоне и вижу, как он изменился. Теперь он представляется мне местом, где жить почти невозможно. Отчасти дело тут в возрасте — с годами хочется немного тишины. С другой стороны, Лондон за последнее время превратился в столицу Европы — это несомненно — и, кажется, претендует на то, чтобы стать столицей мира. В каком-то смысле это хорошо: здесь интересно, здесь много всего происходит. Но инфраструктуры города, по сути, просто не приспособлены к такому количеству народа.

Когда я был маленьким, жизнь шла так: утренний час пик, вечерний час пик, в июле-августе приезжают туристы, а остальное время довольно тихо. Теперь же, в какой бы части Лондона ты ни находился, независимо от времени суток — все постоянно забито. Везде грязь, ничего не работает, все ужасно дорого, все постоянно ходят раздраженные. Обычно это особенно заметно, если отсюда уехать, — я ведь теперь довольно часто бываю в Будапеште. Когда вернешься, сразу же начинаешь дергаться, злиться: то электричка не пришла, то метро закрыто, то на ногу тебе наступили… К тому же я живу в Брикстоне, это один из наиболее оживленных лондонских районов. У нас тут проблемы с проституцией, с наркоманами. Выглянешь в окно — у тебя в саду какая-нибудь парочка обжимается; один раз это еще смешно, но не каждый вечер. В общем, я вовсе не жалею, что меньше времени провожу в Лондоне — мне нравится в Будапеште. Понимаете, стоит отъехать от Лондона, как жизнь становится дешевле, проще. И еще такая вещь — люди, которые в Лондоне не живут, мне никогда не верят. Приезжаю во Францию, в Германию, в Россию, говорю о том, что в Лондоне ужасно трудно жить, а на меня смотрят, как на сумасшедшего.

В любом районе Лондона тяжело жить?

Я вырос в районе, который называется Бромли, отсюда до него миль восемь. Хоть это и пригород, можно сказать,