Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - Петр Александрович Дружинин

«Современнике» остановлен перевод «Пиччинино» <Жорж Санд> (в «Отечественных записках» тож), «Манон Леско» <аббата Прево> и «Леон Леони» <Жорж Санд>. А почему? Одна скотина из хохлацких либералов, некто Кулиш (экая свинская фамилия!) в «Звездочке» (иначе называемой <..>, журнале, который издает Ишимова для детей, напечатал историю Малороссии, где сказал, что Малороссия или должна отторгнуться от России, или погибнуть. Цензор Ивановский просмотрел эту фразу, и она прошла. И немудрено: в глупом и бездарном сочинении всего легче недосмотреть и за него попасться. Прошел год – и ничего, как вдруг государь получает от кого-то эту книжку с отметкою фразы. А надо сказать, что эта статья появилась отдельно, и на этот раз ее пропустил <C. C.> Куторга, который, понадеясь, что она была цензорована Ивановским, подписал ее, не читая. Сейчас же велено было Куторгу посадить в крепость. К счастию, успели предупредить графа <А. Ф.> Орлова и объяснить ему, что настоящий-то виноватый – Ивановский! Граф кое-как это дело замял и утишил, Ивановский был прощен. Но можете представить, в каком ужасе было министерство просвещения и особенно цензурный комитет? Пошли придирки, возмездия, и тут-то казанский татарин <попечитель Петербургского учебного округа М. Н.> Мусин-Пушкин (страшная скотина, которая не годилась бы в попечители конского завода) накинулся на переводы французских повестей, воображая, что в них-то Кулиш набрался хохлацкого патриотизма, – и запретил «Пиччинино», «Манон Леско» и «Леон Леони». Вот, что делают эти скоты, безмозглые либералишки. Ох эти мне хохлы! Ведь бараны – а либеральничают во имя галушек и вареников с свиным салом! И вот теперь писать ничего нельзя – всё марают. А с другой стороны, как и жаловаться на правительство? Какое же правительство позволит печатно проповедывать отторжение от него области? А вот и еще следствие этой истории. Ивановский был прекрасный цензор, потому что благородный человек. После этой истории он, естественно, стал строже, придирчивее, до него стали доходить жалобы литераторов, – и он вышел в отставку, находя, что его должность несообразна с его совестью. И мы лишились такого цензора по милости либеральной свиньи, годной только на сало[95].

Что же касается точных дат выхода книжек с переводом «Евгении Гранде» в свет, то они ранее не были известны, почему «Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского» указывает косвенные, приводя их по датам объявлений в «Северной пчеле» (6 июня, 4 июля)[96]. Если во втором случае эти даты случайно совпадают, то точный день выхода в свет шестой книжки «Репертуара и пантеона», которая содержит первое печатное произведение Ф. М. Достоевского, устанавливается нами впервые.

Нелишним в связи с публикацией перевода «Евгении Гранде» является и указание имени редактора – то есть имени самого первого редактора, который коснулся написанного Ф. М. Достоевским. Академическое Полное собрание сочинений, указывая издателей журнала, перечисленных на титульных листах книжек[97], не касается вопроса редактора вовсе, как обходит его молчанием и В. С. Нечаева, посвятившая переводу «Евгении Гранде» главу в монографии «Ранний Достоевский»[98]. Имя же редактора упоминается на концевых полосах книжек журнала, в которых печатался перевод «Евгении Гранде»[99], – это В. С. Межевич (1814–1849), соиздатель журнала.

В дополнение отметим, что В. С. Нечаева настаивала на включении текста перевода в первое академическое собрание сочинений. И когда в начале 1970-х годов узнала о том, что Г. М. Фридлендер не поддерживает эту точку зрения, то обратилась в редакцию академического собрания сочинений:

Насколько мне известно, в план Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского не предполагается включать его перевод романа Бальзака «Евгения Гранде», опубликованный им в журнале «Репертуар и Пантеон» 1844 г. Общепризнанно, что этот перевод является первым литературным трудом писателя, который не только ввел его в мастерскую знаменитого романиста, но дал ему возможность выработать свой стиль повествования и до какой-то степени предвосхитить отдельные черты персонажей его будущих оригинальных произведений. Знакомство с этим трудом Достоевского необходимо для исследователей его творчества.

Между тем журнальная публикация перевода в настоящее время мало доступна, а существующие перепечатки, якобы воспроизводящие «перевод Ф. М. Достоевского» (их пять), на самом деле представляют позднее отредактированные или контаминированные тексты, как, например, издание Л. П. Гроссмана 1918 и 1930 гг.

Воспроизвести перевод Достоевского, сопроводив результатом тщательного сопоставления с тем французским изданием, с которого переводил писатель (что до сих пор сделано не было), по моему мнению является обязательной задачей академического издания сочинений Достоевского[100].

Голос Веры Степановны тогда не был услышан – Г. М. Фридлендер, если принял какое-либо решение, был неумолим.

«„Зубоскал“ комический альманах…» <Объявление>

«Отечественные записки», СПб., 1845, № 11, ноябрь. Цензурное разрешение – 31 октября. Вышел в свет 1 ноября, билет выдан цензором в тот же день. Цензор – И. И. Ивановский[101].

«Двойник. Приключения господина Голядкина»

«Отечественные записки», СПб., 1846, № 2, февраль. Цензурное разрешение – 31 января. Вышел в свет 1 февраля, билет выдан цензором в тот же день. Цензор – А. Л. Крылов[102].

Здесь требуется сказать о том, что Алексей Лукич Крылов (1798–1853), прежде преподававший в Петербургском университете статистику, а с июля 1831 по май 1853 года занимавший место цензора Петербургского цензурного комитета[103], славился не только отсутствием ума, но и, по словам П. А. Плетнева, «нестерпимою строгостию. Но что значит строгость без ума?»[104]. Не раз П. А. Плетнев изливает свою горечь в письмах к Я. К. Гроту, приведем случай 1843 года:

Цензор Крылов испортил всё мое утро. Из типографии принесли мне показать, что он из писем Ленрота вычеркнул множество мест самых невинных, например о боевой машине сумасшедшего финна, несмотря на то, что прежде в «Современнике» же вся эта история напечатана, о беглых солдатах, словом, у него правило: где что говорится о Боге, о духовенстве, о чертях, о Государе, о военных, – всё, без малейшего размышления, вычеркивать. Можно ли этакому с… вверить красные чернила цензора? Даже из «Семейства» Бремер вычеркнул прелестную сцену Мундера, разыгрывающего на станции роль Ноева правнука[105].

В 1848 году в желчном доносе Ф. В. Булгарина сказано об А. Л. Крылове еще сильнее, но эта характеристика кажется нам уместной в контексте творчества писателя:

Крылов человек совершенно глупый, почти полоумный (idiot), не понимающий ни добра, ни зла, не знающий ни света, ни людей, ни политических дел. Невежество его превосходит всё, что можно себе вообразить[106].

«Вступление» (написано совместно с Д. В.