Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории - Коллектив авторов

Society. 4th series / Ed. by P. Laslett, W. G. Runciman, and Q. Skinner. Oxford: Blackwell, 1972. P. 136–157.

[Skinner 1973] – Skinner Q. The Empirical Theorists of Democracy and Their Critics: A Plague on Both Their Houses // Political Theory. 1973. Vol. 1. № 3. P. 287–306.

[Skinner 1974a] – Skinner Q. Some Problems in the Analysis of Political Thought and Action // Political Theory. 1974. Vol. 2. № 3. P. 277–303.

[Skinner 1974b] – Skinner Q. The Principles and Practice of Opposition: The Case of Bolingbroke versus Walpole // Historical Perspectives: Essays in Honour of J. H. Plumb / Ed. by N. McKendrick. London: Europa Publications, 1974. P. 93–128.

[Skinner 1978] – Skinner Q. The Foundations of Modern Political Thought: In 2 vols. Vol. 1: The Renaissance; Vol. 2: The Age of Reformation. Cambridge: Cambridge University Press, 1978.

[Skinner 1980a] – Skinner Q. Language and Social Change // The State of the Language / Ed. by L. Michaels and Ch. Ricks. Berkeley: University of California Press, 1980. P. 562–578.

[Skinner 1980b] – Skinner Q. The Origins of the Calvinist Theory of Revolution // After the Reformation: Essays in Honor of J. H. Hexter / Ed. by B. Malament. Manchester: Manchester University Press, 1980. P. 309–330.

[Skinner 1983] – Skinner Q. Machiavelli on the Maintenance of Liberty // Politics. 1983. Vol. 18. № 2. P. 3–15.

[Skinner 1984] – Skinner Q. The Idea of Negative Liberty: Philosophical and Historical Perspectives // Philosophy in History: Essays on the Historiography of Philosophy / Ed. by R. Rorty, J. B. Schneewind, and Q. Skinner. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. P. 193–221.

[Skinner 1985] – Skinner Q. Machiavelli [1981]. Rev. ed. Oxford: Oxford University Press, 1985.

[Skinner 1989] – Skinner Q. The State // Political Innovation and Conceptual Change / Ed. by T. Ball, J. Farr, and R. L. Hanson. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. P. 90–131.

[Taylor 1977] – Taylor Ch. Interpretation and the Sciences of Man // Understanding and Social Inquiry / Ed. by F. R. Dallmayr and T. A. McCarthy. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1977. P. 101–131.

[Taylor 1988] – Taylor Ch. The Hermeneutics of Conflict // Meaning and Context: Quentin Skinner and His Critics / Ed. by J. Tully. Princeton: Princeton University Press, 1988. P. 218–228.

[Wittgenstein 1978] – Wittgenstein L. On Certainty. Oxford: Basil Blackwell, 1978.

[Wittgenstein 1984] – Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Oxford: Basil Blackwell, 1984.

Квентин Скиннер

Ответ моим критикам[219]

Введение: о методе

Я не знаю, с чего начать. Когда я читаю моих критиков, меня ставит в тупик, что я, как выясняется, одновременно и идеалист, и позитивист, и релятивист, и ретроград, и сторонник исторического подхода, и всего-навсего методолог, о котором нельзя сказать ничего по существу[220]. На последнем обвинении особенный упор делает Миноуг, заявляющий, что пытаться сформулировать какие-то общие предписания в рамках исторического метода – «пустая трата времени» [Minogue 1988: 186]. Но Миноуг – не единственный из моих критиков, кто считает мои теоретические работы абсолютно поверхностными. Ганнелл сетует на то, что их уже и так обсуждают больше, чем они того заслуживают, в особенности учитывая их практическую бесполезность [Gunnell 1979: 103, 119–120; 1982: 319][221]. Тарлтон и вслед за ним Левин объявили, что в моих статьях нет никакой практической пользы для политологов и специалистов по интеллектуальной истории [Tarlton 1973: 321; Levine 1986: 38–39].

По некотором размышлении, с этого и следует начать. В самом деле – непростительно тратить время своих коллег. Поэтому для начала лучше попытаться понять, на каком основании эти ученые утверждают, что этим исчерпывается все мной сделанное.

Одна из причин, которую они приводят, заключается в том, что историки мысли вправе задать столько разных вопросов, что общие правила неизбежно окажутся в роли смирительной рубашки[222]. Если говорить об участниках настоящего сборника[223], Миноуг высказывает этот упрек в общих словах [Minogue 1988: 179–180, 185–187], а Фемиа делает акцент на том обстоятельстве, что мой до нелепости ошибочный подход подразумевает произвольный отказ от любой попытки изучения возможностей или последствий интеллектуальных систем [Femia 1988: 157, 171, 173].

Фемиа не стесняется в выражениях; но он и не следит за моей аргументацией. Я никогда не отрицал того очевидного факта, что мы можем обращаться и часто обращаемся к крупнейшим трудам по этической и политической философии по самым разным причинам, некоторые из которых могут увести далеко за пределы самих этих трудов и интеллектуальной среды, в которой они создавались. Меня, однако, волнует исключительно вопрос, какого подхода требуют эти сочинения, если наша цель, по блестящему выражению Данна, – восстановить их историческую идентичность [Dunn 1980b]. Таким образом, я только пытался понять, как мы должны действовать, если хотим осмыслить высказывания, из которых состоят подобные тексты, а также то, какой смысл их авторы вкладывали в свои слова и чего пытались добиться с их помощью. Если сформулировать полемический тезис, я пытался доказать, что, коль скоро мы стремимся достичь именно такого понимания, нам не остается ничего, кроме исторического и интертекстуального подхода.

Уместным и сокрушительным доводом против было бы доказательство – к которому стремятся деконструктивисты, – что эта задача, по определению, невыполнима, поскольку восстанавливать и интерпретировать нечего. К этому контраргументу я еще вернусь. Но едва ли имеет смысл возражать, что к тексту можно адресовать множество других вопросов помимо обозначенного мной. Я не исключаю эти другие вопросы произвольно: я исключаю их потому, что они не связаны – и их не стоит смешивать – с герменевтическим подходом, который единственно меня интересует.

Даже те, кто понял структуру моей аргументации, часто настаивали, что выдвинутые мной принципы рискуют, как отмечает Миноуг, оказаться пагубными или в лучшем случае бесполезными [Minogue 1988: 185, 186, 188]. Сам Миноуг приводит ряд оснований для столь обескураживающего вывода. Одно из них состоит в том, что к поиску смысла вообще неприменимы какие-либо правила и принципы. Посылка, которой он в данном случае руководствуется, намного убедительнее аксиомы, которую приводят некоторые другие комментаторы, в частности Тарков в настоящем сборнике: что, даже следуя лучшим методологическим принципам, нельзя надеяться только с их помощью стать хорошими историками[224]. (Тарков пытается продемонстрировать, что моя собственная деятельность как историка иллюстрирует эту печальную истину [Tarcov 1988].) Возражение Миноуга (повторяющееся и у Ганнелла[225]) более радикально и заключается в том, что ошибочно считать философские размышления о понятиях смысла и истолкования имеющими какое-либо значение для задачи, которая стоит перед специалистом по интеллектуальной истории: реконструировать значение и объяснить появление высказываний прошлого. По словам Миноуга, о таких проблемах «в целом можно сказать на редкость мало ценного». Вывод следующий: «Тот, кто изучает интеллектуальную историю, должен оставаться эпистемологически наивным», сохраняя, насколько это возможно, состояние «дотеоретической невинности» [Minogue 1988: 186–187, 189].

Эта точка зрения поражает своей беспомощной непоследовательностью. Утверждение, что философский аргумент не может стать источником каких-либо ценных принципов исторического метода, само