Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории - Коллектив авторов

Я пытался, насколько возможно, избегать повторов. Не думаю, что я написал что-то, противоречащее моим прежним доводам. Впрочем, я по-другому сформулировал их и существенно расширил. Правда, некоторые уже раскритиковали мое стремление прибегнуть к тому, что Бучер расценивает как уклончивость и смену акцентов [Boucher 1985: 200]. Однако мне не кажется, что эта склонность должна служить причиной каких-либо недоразумений или противоречий. Если среди представленных здесь аргументов что-то противоречит тому, что я говорил раньше, прошу считать, что мои подлинные взгляды выражены в нижеследующем тексте.

О том, как описывать и интерпретировать суждения

Пусть слова являются знаками, с помощью которых мы представляем себе мнения и намерения друг друга; однако они подвержены столь частым изменениям в зависимости от своих отношений с другими словами и от обстоятельств, при которых их произносят (и пониманию которых должно содействовать то, что мы находимся рядом с говорящим, видим его действия и догадываемся о его намерениях), что необычайно трудно составить картину мнений и намерений людей, давно нас покинувших и не оставивших нам иного свидетельства, кроме книг, которые, по всей видимости, нельзя понять без знания истории, достаточного, чтобы установить вышеназванные обстоятельства, а также без рассудительного их изучения.

Томас Гоббс. «Начала закона, естественного и политического»

I

В первую очередь рассмотрим взаимосвязь между интерпретацией суждений и оценкой их рациональности и истинности. Среди участников настоящего сборника эти вопросы с наибольшей остротой ставит Чарльз Тейлор [Taylor 1988]. Должен ли историк избегать того, чтобы «занять определенную позицию в отношении истинности идей», которые он изучает [Taylor 1988: 224]? Желательно ли и возможно ли в принципе «отделить проблемы исторической интерпретации от проблемы истины» [Taylor 1988: 223]? Тейлор, как и Шапиро [Shapiro 1982: 537, fn.], справедливо замечает, что мне не удалось внятно сформулировать свое мнение об этой проблеме «абстрагирования от истины», и оба они просят меня дать пояснения.

Я не совсем понимаю, что Тейлор подразумевает под «абстрагированием от истины» [Taylor 1988: 220]. Интересующий его вопрос, по-видимому, заключается в том, должен ли историк не принимать в расчет тот факт, что он считает какие-то суждения истинными, а другие – ошибочными. Если в этом состоит вопрос Тейлора, я отвечу: уверен, что ни один историк не вправе даже надеяться осуществить подобный акт забвения, и пытаться было бы в любом случае неразумно.

Подумайте о том, что такой выдающийся политический философ, как Жан Боден, верил в существование ведьм, заключивших союз с дьяволом [Bodin 1595: 49][235]. Или что такой великий ученый-эмпирик, как Аристотель, полагал, что свойства тел меняются при перемещении в пространстве[236]. Мы, живущие в конце ХХ столетия, ощущаем – и едва ли в силах подавить это ощущение, – что данные представления попросту ложны. Однако у нас также вызывает интерес, что такие прославленные авторитеты, способные формулировать столько мыслей, которые кажутся безошибочными, оказываются способны и на то, чтобы верить в столь очевидные нелепости. Если мы начнем с того, что сосредоточимся на подобных суждениях, у нас будет прекрасная отправная точка для исследования структуры мысли Аристотеля или Бодена. Ведь здесь мы по меньшей мере сталкиваемся с тем, что требует объяснения. Это обстоятельство послужит лучшим залогом того, что в сложившейся у нас окончательной картине не будет предубежденности и анахронизмов. Какой бы ни была наша интерпретация, нам придется объяснить тот факт, что подобные явно странные суждения привлекали к себе такие бесспорно выдающиеся умы[237].

В других местах, однако, Тейлор, по-видимому, задается другим вопросом: должны ли взгляды историка на истинность исследуемых им суждений сказываться на характере интерпретации [Taylor 1988: 219]? Мой ответ: это зависит от того, что подразумевается под истинностью суждений, – Тейлор высказывается на этот счет двусмысленно.

Иногда он поднимает вопрос, должны ли наши объяснения меняться – или они неизбежно изменятся – в зависимости от того, насколько, на наш взгляд, рассматриваемые суждения «соответствуют истине или правомерны, отвечая нуждам людей, живших в данных условиях» [Taylor 1988: 223] (см. также: [Taylor 1988: 226]). Этот вопрос – вероятно, навеянный Гадамером – представляется мне ненужным и даже метафорическим расширением понятия истинного суждения. Впрочем, если меня попросят высказаться на этот счет, я, конечно, соглашусь, что наши объяснения неизбежно будут меняться в зависимости от того, какие заключения мы делаем об истинности в этом расширенном понимании. Если перед нами идеология, отвечающая потребностям общества, в котором она существует, мы, разумеется, должны учитывать этот факт, пытаясь объяснить ее успех. Если мы говорим об идеологии, которая в этом широком смысле явно неистинна, то, конечно, нам придется объяснять ее успех с совершенно иных позиций. (Но если только не окажется, что рассматриваемое общество на грани распада, мы скорее придем к выводу, что совсем не в состоянии объяснить подобное явление.)

Однако чаще Тейлор говорит об истинности суждений в более знакомом и узком смысле. Когда он задается вопросом, должны ли мы, стремясь объяснить какое-то суждение, принимать во внимание, что оно истинно, он, по всей видимости, спрашивает, должны ли мы учитывать тот факт, что данное суждение полностью соответствует нашему собственному ви́дению проблемы в настоящий момент. Само собой, я (как и Тейлор) не предлагаю определять истинность таким образом. Я лишь хочу отметить – надеюсь, это не вызывает возражений, – что именно в таком смысле мы, как правило, используем этот термин[238]. (Хотя, по мысли Дэвидсона, отсюда нетрудно сделать вывод, что нам не следует пытаться его определить [Davidson 1986][239].) Соответственно, я предполагаю, что Тейлора прежде всего занимает следующий вопрос: можем ли мы и должны ли, будучи историками, спрашивать себя, разделяем ли мы те суждения, которые пытаемся объяснить?

Сам Тейлор полагает, что это нежелательно и что едва ли возможно так оценивать истинность [Taylor 1988: 220]. В этом с ним согласны многие из тех, кто в последнее время писал о социальном объяснении, в том числе Джарви, Льюкс, Макинтайр, Ньютон-Смит и в особенности Макдональд и Петтит [Macintyre 1962: 62[240]; Jarvie 1970: 245–247; Lukes 1973: 247; MacDonald, Pettit 1981: 33–34; Newton-Smith 1981: 252–257]. С ним согласны и некоторые другие критики моей работы, в том числе Грэм, Шапиро и Холлис [Hollis 1988][241].

Однако, обосновывая свою точку зрения, Тейлор старается рассуждать очень осторожно. Он рассматривает ряд аргументов, приводимых философами-позитивистами в пользу того, что вопрос истинности можно считать второстепенным, и, по-моему, легко их опровергает. Но он не упоминает доводов, которые приводят только что упомянутые мной философы, полагающие, что вопрос истинности должен ставиться всегда. Вместо этого он подчеркивает, что по-прежнему остается в недоумении и неуверенности насчет решения данной проблемы и что может «и вовсе заблуждаться» на этот