Розовый. История цвета - Мишель Пастуро

В поэзии и символике розовый цвет обретает независимость: он уже не считается разновидностью красного, более того, порой даже противостоит ему. В романтическом мире он ассоциируется с женской красотой и нежностью, с тонкостью чувств, с юностью, очарованием, веселостью, но также с хрупкостью счастья и мимолетностью любви.

Такова, например, его роль во французских романах «Поль и Виргиния» Бернардена де Сен-Пьера (1788) и «Оберман» Сенанкура (1804).

Романтическая мода на розовый сохраняется в течение двух-трех поколений, но затем постепенно выдыхается, обедняется и превращается в карикатуру. Синему и розовому поздний романтизм предпочитает красное и черное, как у Стендаля. Розовый, некогда символ невинности и чистоты, становится знаком пошлой чувствительности, излишней мягкотелости, «слащавости». Благородные женские идеалы, эмблемой которых был розовый цвет, превращаются в мечты мидинетки, а литература романтизма, два или три поколения назад рождавшая в молодых людях и девушках возвышенные грезы, деградирует настолько, что ее начинают называть «розовой водицей».

Этот презрительный эпитет появляется во французском языке около 1880 года. В эти же годы в английском подобная литература получает определение sugar novels, «сахарные романы». Сегодня формулировки стали еще более прямыми и язвительными: sugar novels превратились в saccharine novels, «сахариновые романы» – в этом варианте делается упор на искусственную, ненатуральную природу такого рода продукции. Во Франции же для «розовой водицы» придумали еще более ироничное выражение, «cucul la praline» – «конфетная попка», то есть что-то одновременно инфантильное и слащавое. Сочетание слов не случайно: обе части имеют отношение к розовому цвету.

В Британии верховной жрицей любовного романа стала Барбара Картленд (1900–2000). Она написала более семисот любовных романов, в которых розовый цвет занимает важное место. Сама Картленд во второй половине жизни в своих экстравагантных туалетах и вызывающем макияже проявляла неумеренное пристрастие к розовому, причем к оттенку под названием rose bonbon – «конфетный розовый»[104].

Но вернемся немного назад. Приблизительно в 1830 году на свет появляется дитя той ипостаси розового, которая исполнена очарования и оптимизма, – выражение «жизнь в розовом свете». Таким образом, оно гораздо старше песни того же названия, завоевавшей в 1945 году всемирную известность в исполнении Эдит Пиаф[105]. Впрочем, есть основания полагать, что немецкое выражение «Alles sehen durch rosenrote Brillen» («Видеть все сквозь розовые очки») появилось еще раньше.

По-видимому, в начале XIX века розовый уже воспринимается людьми как проводник в земной рай. Через полтора столетия это будет искусственный рай – мир спиртных напитков и галлюциногенов, о чем свидетельствует образное выражение «видеть розовых слонов» (то есть галлюцинировать). Происхождение этой фразы неизвестно точно, но она говорит о том, как далеко может увести розовая иллюзия[106].

Глава 4. Неоднозначный цвет (XVIII–XXI века)

Розовый цвет в романтизме связан преимущественно с женщиной; по-видимому, именно это стало главной причиной феминизации розового, который долгое время не рассматривался в гендерном аспекте. Возможно, однако, что дело обстояло наоборот: постепенная феминизация розового в обществе помогла ему стать важнейшим цветом романтизма.

Новые течения в искусстве и литературе, как и технические инновации, – всегда порождения своей эпохи, тесно связанные с преобразованиями в обществе. Как бы то ни было, в XVIII веке в домах аристократии и во дворцах государей в розовом можно увидеть не одних только женщин: его носят и мужчины, притом достаточно часто.

Если обратиться к Франции, то из описей и других документов, содержащих сведения об одежде Людовика XV и молодого Людовика XVI, мы узнаём, что этот цвет присутствовал в их гардеробе. Кроме того, до нашего времени дошли многочисленные портреты молодых аристократов – французов, англичан, немцев, австрийцев – в розовых нарядах, и иногда они продолжали носить их вплоть до зрелого возраста. Лишь пожилые мужчины постепенно отказывались от этого цвета.

От мужского к женскому

Был в Европе принц, которого повсеместно называли «розовым принцем» (der rosarote Prinz): Шарль Жозеф де Линь (1738–1814), имперский фельдмаршал, дипломат, литератор, острослов и соблазнитель. Своей любезностью, остроумием и элегантностью он очаровал все европейские дворы. Откуда же такое прозвище? Розовый – фамильный цвет де Линей, к тому же у принца было личное пристрастие к этому цвету, в частности в одежде и в домашнем убранстве; наконец, он заслужил такое прозвище своим оптимизмом и добрым нравом. Это доказывает, что уже в конце XVIII века символика розового подразумевает радость жизни, удовольствие и беспечность – если это не бледный или нежный оттенок, а бодрящий и насыщенный, близкий к светлому, оживленному красному[107].

Впрочем, случай принца де Линя – исключение и в какой-то степени уже анахронизм. Во время Великой французской революции розовый цвет в мужском костюме можно увидеть гораздо реже, а в первые годы XIX века он становится исключительно женским. В 1820 году, в самый расцвет романтизма, уже ни один мужчина не носит розовое, если только не задумал эпатировать публику.

И вовсе не потому, что одежда этого цвета у мужчины – свидетельство его гомосексуальности. Во второй половине XVIII века или в первые годы XIX розовый цвет не ассоциировался с женоподобным видом или поведением мужчины[108]. Это было бы нелепостью. Тот же принц де Линь, который в течение десятилетий всюду показывался в розовом, имел шестнадцать детей и множество любовных связей по всей Европе. Женщины не могли перед ним устоять.

В 1808 году, когда ему было уже семьдесят три года, он принимал у себя в Вене мадам де Сталь. Она написала об этом своей близкой подруге Жюльетте Рекамье: «Этот самый обаятельный в мире мужчина ведет себя со мной, как с дочерью… Как со своей дочерью… Увы!»[109]

Кроме того, после Революции, с исчезновением придворной жизни (позже она возобновилась, но в сильно измененном виде), мужчины перестали краситься. Во Франции еще в конце царствования Людовика XV они щедро пользовались румянами и пудрой, при его преемнике – реже. В других странах Европы, в частности протестантских, мужчины тоже красились, но не так сильно. Постепенно макияж снова становится исключительно женским делом.

Одновременно с этим ярко-красные тона румян и помады, которыми женщины злоупотребляли в середине XVIII века, уступают место более спокойным оттенкам, в соответствии с новыми правилами светского этикета. Розовый – во всех его оттенках – в большой чести, и это надолго. Разумеется, красный не исчезнет из макияжа, но он останется только на губах, по крайней мере у тех, кого в те времена называют «порядочными женщинами».

Начиная с 1860–1880-х годов и до Второй мировой войны одни только профессиональные жрицы любви и особы, желающие спровоцировать