Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках - Ксения Гусарова

81

Примечательно, что Чарлз Дарвин связывал появление бород с действием полового отбора – таким образом, по его мнению, они также составляли конкурентное преимущество (Richards 2017: 457).

82

Совершенно иначе дело обстоит с мужской одеждой, где Фишер, напротив, рекомендует более универсальные фасоны, например широкие брюки прямого кроя, которые в равной степени скрадывали бы чрезмерную полноту и худобу мужских ног.

83

Я имею в виду понятие abjection, введенное Юлией Кристевой (Kristeva 1980) и широко используемое в феминистской критике.

84

Помимо повторяющейся аналогии со свиньями, которая рассматривается в данном абзаце, Фишер также сравнивает зрелых женщин с гигантскими обитателями подводного мира, называя их «чудовищами из праокеана и первозданного ила с животами-барабанами <…> полностью декольтированными мамашами-китами, морскими змеями в шиньонах» (Vischer 1879a: 27).

85

Отметим устойчивое использование вопросительного знака в скобках в контексте модной сатиры – этот прием встречался в подписи к карикатуре Сэмборна «Вечерний туалет в русалочьем стиле», где им сопровождалась отсылка к «природе».

86

Это подтверждает наблюдение Рэй Бет Гордон, согласно которому в последней четверти XIX века «то, как другие европейцы воспринимают французов, сопоставимо с тем, как французы воспринимают африканцев и чернокожих американцев» (Gordon 2009: 210).

87

В XVIII веке, в рамках креационистской картины мира, о вырождении, или «деградации», говорили применительно к упрощению организации живых существ при движении «вниз» по великой лестнице бытия, а также применительно к развитию человечества, для объяснения того, как дикари произошли от совершенных обитателей рая. Взгляды Мореля в целом аналогичны этой второй парадигме, с тем важным отличием, что он акцентирует не цивилизационное, а органическое развитие и упадок. Макс Нордау в предисловии к своему «Вырождению» отдает пальму первенства Морелю, который «вве<л> в первый раз в науку [это] понятие» (Нордау 1894: 1).

88

Среди интерпретировавших итоги войны таким образом был Гюстав Лебон (Gordon 2009: 62).

89

Также Фишер утверждает, что «нация приходит в упадок, когда теряет чувство стыда» (Vischer 1879b: 68), приводя пример древнегреческой цивилизации, которую, по его мнению, сгубило именно это.

90

В Великобритании подобные идеи получили широкое распространение за два десятилетия до того, катализированные активно обсуждавшейся в прессе гибелью от переутомления молодой швеи Мэри Энн Уокли (Гусарова 2020б: 175–176; Дейвид 2017: 13). Некоторые публикации были окрашены антисемитскими настроениями, так как владельцами ателье «Мадам Элиз», в котором работала Уокли, была супружеская пара по фамилии Айзексон. В описаниях Дрюмона работницы модных мастерских и продавщицы универсальных магазинов – это, конечно, всегда французские девушки, а их эксплуататоры – всегда евреи. Так классовый конфликт успешно подменяется «расовым» (Noiriel 2019).

91

Р. М. Кирсанова приводит характерное рассуждение героя Достоевского о шлейфах дамских платьев: «Идет по бульвару, а сзади пустит шлейф в полтора аршина и пыль метет <…> К тому же это шелк, она его треплет по камню три версты, из одной только моды, а муж пятьсот рублей в сенате в год получает: вот где взятки сидят» (цит. по: Кирсанова 2019: 89). Исследовательница подчеркивает неверность этой интерпретации, так как описанная дама, судя по ее экстравагантному костюму, принадлежит к полусвету и не может иметь мужа-сенатора. Однако для меня важно само существование дискурса, связывающего моду с коррупцией, и его транснациональное распространение.

92

collections.vam.ac.uk/item/O577318/peacock-design-for-a-charles-frederick-worth/ (дата обращения 20.11.2024).

93

Кэролайн Вебер приводит и другие негативные отклики на «Бал зверей» во французской прессе, лейтмотивом которых является размывание границ между человеком и животным, выступающее провозвестником или метафорой социального хаоса и инсубординации (Weber 2019). Диана Снигурович также указывает на пересекание видовых границ как на «метафору социально-политических трансгрессий» (цит. по: Gordon 2019: 226).

94

В свою очередь, этот визуальный источник, особенно изображения на форзаце, можно возвести к ранненововременным «арчимбольдескам», демонстрировавшим механику движения человеческих фигур и связь микрокосма с макрокосмом. В немецких землях эта традиция имела особенное развитие (Чистова 2018).

95

Очевидно, речь идет о «модном» в это время учении о протоплазме, см.: Кукушкина и др. 2020: 76–78.

96

В этом Фишер предвосхищает рассуждения Вальтера Беньямина о моде как квинтэссенции товарного фетишизма: «[Мода] находится в противоречии с органическим миром. Она накрывает органическое тело колпаком неорганического мира. Она блюдет в живом права трупа. Ее жизненный нерв – фетишизм, подчиняющийся сексапильности неорганического мира» (Беньямин 2000: 159).

97

Уместно вспомнить, что формирование новых привычек имело центральную роль в эволюционной модели Ламарка.

98

Примечательную параллель анализу мужского костюма у Фишера составляет рассуждение Нордау о «выродившихся субъектах» мужского пола, чье анатомическое развитие тормозится в подростковом возрасте: «Рост туго подвигается вперед или совсем приостанавливается; кости остаются короткими, таз приобретает женские формы, остальные органы недоразвиваются, и тело получает отталкивающую форму чего-то незаконченного и поблеклого» (Нордау 1894: 33; курсив мой. – К.Г.). Здесь очевидно влияние представлений о том, что женщина представляет собой низшую стадию развития человека, находясь ближе к ребенку и эволюционному предку, чем мужчина.

99

В первую очередь речь идет о физическом заполнении собою пространства: благодаря кринолинам женщины агрессивно захватывают территорию, мужчины же позорно отступают. Приведенное выше рассуждение об анатомии ног представляется своего рода наукообразным «алиби», под прикрытием которого Фишер делает следующий вывод: «Узкие брюки сами по себе уже производили впечатление бессилия» (Vischer 1859а: 101).

100

Фишеру принадлежит любопытное рассуждение о том, что даже лидеры моды отнюдь не обладают большей свободой и властью, чем их последователи: «Разница между теми и другими в конечном счете несущественна, так как законодатели мод по сути накладывают кандалы прежде всего на самих себя и становятся своими собственными рабами» (Vischer 1859b: 124–125).

101

Примечательно, что во французском языке, напротив, закрепились «рыбьи» ассоциации: длинные и узкие фрачные фалды именовались «хвостом трески». См.: Асселино 2021: 249; Gautier 1859: 210. Я благодарна В. А. Мильчиной за указание на эти