Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

class="p1">Вместе с тем нельзя сказать, что крымские ханы были полностью лишены судебных прерогатив по сравнению со своими предшественниками – монархами Золотой Орды. Подобно всем ханам в тюрко-монгольских государствах (и не только), они официально являлись высшей судебной инстанцией и, как следствие, разбирали самые серьезные преступления против государства, судили высших государственных сановников [Броневский, 1867, c. 355–356; Михалон Литвин, 1994, c. 69–70; Калашников, 2013, c. 25; Пейссонель, 2013, c. 52]. В отдельные периоды к компетенции ханов относились также дела, связанные с разбоем и фальшивомонетничеством, поскольку и эти преступления воспринимались как наиболее опасные для государственной и социально-экономической жизни [Аметка, 2004, c. 10; Рустемов, 2017, c. 236, 237]. Существенно возрастала ханская судебная компетенция во время похода, если хан сам возглавлял войска [Описание…, 1879, c. 482; Хартахай, 1867, c. 147]. В случае совершения воинских преступлений хан судил быстро и его приговоры приводились в исполнение немедленно, включая даже смертную казнь – правда, если дело касалось рядовых воинов. Если же виновными оказывались представители родо-племенной аристократии, ханы не имели права судить их столь же сурово и оперативно. Например, во время одного из походов крымские беи составили против хана Сахиб-Гирея I заговор, который был раскрыт, «однако не было такого падишахского закона, который позволял бы убить беев во время военной кампании», и хану пришлось проявить «к ним прежнее отношение» [Абдужемилев, 2018a, c. 189–190].

Таким образом, нельзя не обратить внимания на то, что формальные полномочия и реальные возможности ханов в судебной сфере часто не совпадали. Будучи во многом зависимыми от влиятельных родо-племенных вождей, обретших прочную политическую и социально-экономическую основу в Крыму задолго до образования здесь самостоятельного ханства, Гиреи зачастую не могли приговаривать к смерти высокопоставленных сановников или владетельных беев, ограничиваясь приговорами лишь в отношении не слишком высокопоставленных преступников из числа собственных чиновников [Клееман, 1783, c. 208; Фаизов, 2003, c. 121] или подчиненных своих родственников [Абдужемилев, 2019, c. 164–165]. Лишь наиболее властные монархи могли позволить себе привлечь к суду крупного сановника или военачальника, принадлежащего к крымской знати, и вынести ему суровый приговор. Но и для этого им необходимо было провести значительную подготовительную работу, чтобы склонить на свою сторону других влиятельных беев и тем самым обеспечить себе их поддержку, в случае если приговоренный посмел бы сопротивляться ханской воле. Одним из ярких, весьма подробно описанных примеров такого рода является суд крымского хана Сахиб-Гирея над мангытским карачи-беем Бакы: прежде чем привлечь его к ответственности за заговор, хану пришлось длительное время обращать внимание других представителей знати на его прегрешения, в результате чего сформировалось их общее мнение против бея, и хан, почувствовав себя увереннее при их поддержке, наконец-то смог приговорить Бакы к смерти и приказал привести приговор в исполнение [Абдужемилев, 2018б, c. 219–231] (см. также: [Трепавлов, 2020, c. 292–295])[223].

Тем не менее формально крымские ханы унаследовали от золотоордынских монархов судебные прерогативы, включая как дела, относившиеся к их собственной компетенции, так и право пересмотра судебных решений и приговоров, вынесенных нижестоящими судебными органами. Более того, в Крымском ханстве сохранилась древняя степная традиция, согласно которой к ханскому суду мог апеллировать любой подданный и хан не должен был отказывать ему в правосудии [Абдулгаффар Кырыми, 2018, c. 156; Броневский, 1867, c. 356]. Подобные решения и приговоры традиционно оформлялись в виде ханских указов-ярлыков. Правда, как правило, ханы могли выдавать ярлыки и добиваться их реализации лишь в тех случаях, когда их судебное решение сводилось к подтверждению прав и привилегий, ранее дарованных истцам их предшественниками на троне. Яркий пример тому – целая серия ханских ярлыков крымским караимам XVII в., неоднократно обращавшимся в течение 1610–1699 гг. к крымским ханам с жалобами на своих соседей, которые захватывали их пастбища и даже возводили на них собственные ограды. В результате ханами Джанибек-Гиреем (1610 г.), Инайет-Гиреем (1635 г.), Мухаммад-Гиреем IV (1642 г.), Мурад-Гиреем (1679 г.) и Девлет-Гиреем II (1699 г.) было выписано не менее пяти ярлыков, которые обязывали нарушителей освободить захваченные пастбища и снести уже возведенные на них ограждения, а в дальнейшем караимам предписывалось обращаться в суд кади-аскера и местных судей-кадиев [Фиркович, 1890, c. 63–102]. Позволим себе предположить, что в данных делах ханский суд мог выступать в качестве апелляционной инстанции: трудно допустить, что жалобщики не пытались сначала решить проблему путем обращения к местным властям. Скорее всего, именно их отказ и привел к подаче жалоб непосредственно ханам.

Право обращения к ханскому суду имелось и у иностранцев, оказавшихся на территории Крымского ханства и испытавших, по их мнению, несправедливость со стороны подданных Гиреев. Н. Кроликовска-Жедлинска анализирует три ярких примера ханского правосудия в отношении иностранцев. Так, литовский татарин, попавший в плен и проданный в рабство, обратился к суду хана Джанибек-Гирея в 1610/1611 г., упирая на то, что, как мусульманин, не мог находиться в рабстве у своих единоверцев, и было вынесено решение «на основе Корана». В 1636 г. священник Иннокентий Фелици с Мальты, в течение ряда лет находившийся на службе у крымских ханов в качестве переводчика посольств к европейским государям, был обвинен, во-первых, в получении взятки во время посольства в Вену, во-вторых, в многолетнем сожительстве с мусульманской женщиной. Благодаря посредничеству одной из ханских жен его друзья сумели добиться рассмотрения дела ханом, который счел возражения священника обоснованными и повелел разобраться в деле судье-кади, поставив дело под контроль собственного визиря. Наконец, уже в 1760-х годах вышеупомянутый австриец Н.Э. Клееман, сопровождая ханское войско, был ограблен неким армянином и обратился к суду ханского наместника – каймакана, который признал справедливость иска и велел ответчику вернуть украденное, направив соответствующее письмо-инструкцию судье-кади, чтобы тот обеспечил выполнение решения [Krolikowska-Jedlinska, 2015, p. 144, 147, 149–150].

Рассмотренные примеры позволяют сделать вывод, что система ханского суда испытала значительное влияние ислама, нашедшее отражение в формально-юридических показателях. Во-первых, чтобы ханское судебное решение приобрело законный характер, его исполнение следовало поручить шариатскому суду в лице кади. Во-вторых, сама процедура разбирательства дел в ханском суде происходила во многом по образу и подобию суда кади, да и сами ханы (или их уполномоченные сановники) старались демонстрировать участникам процесса, что основывают свои решения на принципах и нормах шариата [Аметка, 2004, c. 12, 14–15; Krolikowska-Jedlinska, 2015, p. 150].

Следующей по значению судебной инстанцией Крымского ханства был диван – коллегиальный совещательный орган при хане, к компетенции которого также относились серьезные государственные и уголовные преступления [Хартахай, 1867, с. 144; Эвлия Челеби, 1996, с. 97; Аметка, 2004, с. 10). При некоторых ханах именно диван, а не сами монархи разбирал дела о преступлениях или взаимных претензиях членов правящего рода Гиреев [Клееман, 1783, с. 203]. В качестве главы государства ханы могли председательствовать в судебных заседаниях дивана и в обязательном порядке должны были утверждать (или отменять) смертные приговоры, выносившиеся этим органом [Эвлия Челеби, 2008, c. 95–96; Пейссонель, 2013, c. 51] (ср.: [Описание…, 1879, c. 482]). Без ханского утверждения преступники, приговоренные к смерти диваном, не могли быть казнены. В то же время