Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин

Ознакомительный фрагмент

— Волшебный демон – лживый, но прекрасный. Пред ними сам себя я забывал; В груди младое сердце билось – холод Бежал по мне и кудри подымал. Безвестных наслаждений ранний голод Меня терзал – уныние и лень Меня сковали – тщетно был я молод. Средь отроков я молча целый день Бродил угрюмый – все кумиры сада На душу мне свою бросали тень.

Стихотворение это лучше, чем какая-либо из возможных иллюстраций, передает атмосферу сада, пленившую будущего поэта.

Рисунок Николя де Куртейля

Фрагмент рисунка Николя де Куртейля

Пушкин был неплохо знаком с Юсуповым и после своего возвращения в Москву в 1826 году. Они встречались и в Архангельском, по крайней мере дважды. Ранней весной 1827 года поэт верхом прискакал туда вместе с Соболевским[2], удостоившись приема князя. Подробности той встречи до нас дошли лишь в пересказе Петра Бартенева: «Просвещенный вельможа екатерининских времен встретил их со всею любезностью гостеприимства». А вот в качестве доказательства второго его визита в усадьбу в конце августа 1830 года приводят рисунок художника Николя де Куртейля, оформлявшего Юсуповский дворец. На небольшом рисунке (41 х 54 см) мы видим князя Юсупова в Архангельском, принимающего поздравления с праздником от благодарных крестьян. Пушкин якобы изображен в правой части рисунка – невысокий человек с курчавой головой и бакенбардами, да к тому же вместе с Вяземским (персонаж в очках), что дало повод утверждать об их совместном визите в усадьбу, однако это лишь предположение. Если Пушкин и Вяземский и приезжали в Архангельское, то, вероятно, 28 или 29 августа 1830 года, исходя из хронологии жизни поэта.

Интересно, что в том же 1830 году Пушкин публикует в «Литературной газете» стихотворение «К вельможе», посвященное Николаю Юсупову. В нем автор отдает должное князю как одному из ярчайших деятелей своей эпохи:

(…) К тебе, приветливый потомок Аристиппа, К тебе явлюся я; увижу сей дворец, Где циркуль зодчего, палитра и резец Ученой прихоти твоей повиновались И вдохновенные в волшебстве состязались. Ты понял жизни цель: счастливый человек, Для жизни ты живешь. Свой долгий ясный век Еще ты смолоду умно разнообразил, Искал возможного, умеренно проказил…

Стихотворение было в штыки принято московскими литераторами.

В Архангельском Пушкин мог быть и в другие дни, ибо усадьба при Юсупове превратилась в центр московской светской жизни, один театр Гонзаго чего стоил, а сегодня это единственное в мире сохранившееся собрание декораций мастера. Великолепный зрительный зал театра был рассчитан на 400 человек. Юсупову завидовали – мало кто мог позволить себе пускать деньги на воздух в таком количестве в буквальном смысле: летними вечерами небо над Архангельским расцветало яркими красками фейерверков. А балы, маскарады, празднества… 27 февраля 1831 года Пушкин пригласил князя в числе немногих, удостоенных сей чести, на бал, устроенный в арбатской квартире поэта. Интересно, что, когда старый князь скончался, Пушкин в письме Плетневу от 22 июня 1831 года высказался о нем более чем определенно: «Мой Юсупов умер».

В память о Пушкине в Архангельском в 1903 году появились Пушкинская аллея и бюст поэта, на котором выбиты строки, посвященные Юсупову:

К тебе, приветливый потомок Аристиппа, К тебе явлюся я… … Ступив за твой порог, Я вдруг переношусь во дни Екатерины. Книгохранилище, кумиры, и картины, И стройные сады свидетельствуют мне, Что благосклонствуешь ты музам в тишине, Что ими в праздности ты дышишь благородной.

Что представлял собою московский дом Юсупова в 1820-х годах? Есть тому уникальное свидетельство современника, побывавшего здесь ребенком, – Александра Милюкова: «Дом Юсуповых поразил меня своим богатством и роскошью и оставил во мне глубокое впечатление. Обширные залы со штофными обоями, мраморными каминами и золоченой мебелью, обвешанные картинами, уставленные статуями, казались чертогами из волшебной сказки. В верхнем этаже широкая галерея вела в птичник, где на подставках и в привешенных к потолку кольцах качались серые попугаи, белые какаду и красные ара; а в клетках сидели золотые и серебряные фазаны, длинноносые пеликаны и пестрые инсепарабли[3]. По другой галерее открывался переход в зимний сад с куртинами благоухающих цветов и с рядами дорожек, обставленных экзотическими деревьями и кустами и обведенных шпалерами из дикого винограда. В середине, над бассейном, поднимался высокий фонтан».

Юсупов жил словно в раю – нимфы, русалки и прочие одалиски ублажали его под пение соловьев, канареек. Свое веское слово каркала ученая ворона, одна из самых старых птиц в зоопарке князя. Птиц орошали белым вином. Надзирал над всем этим курятником татарин по имени Мамбек, лично отправлявшийся на базар за пшеном для птичек. Был и свой лазарет для больных птиц. Не было у Юсупова разве что крокодила на веревочке, а вот обезьяна имелась, он в ней души не чаял. Слуги тряслись над ней, боялись, что может сдохнуть. Иные, находясь вдали от родного дома, справляются о здоровье детей, а князь не мог забыть любимую обезьяну. «Птицы живы, но обезьяна, кажется, нездорова, и делаются припадки,