Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин

Ознакомительный фрагмент

«Это был добрый, заботливый учитель, внимательный к духовным и житейским нуждам своих учеников. И не только учеников. Сафонов, избалованный благоприятными условиями жизни, необычайно чутко относился к нуждающимся. Мне приходилось исполнять такого рода поручения его, особенно перед пасхой, которые глубоко трогали меня и сильно привязывали к любимому учителю».

Весьма строгий к соблюдению всякого рода правил, Сафонов тем не менее мог и нарушить их в некоторых случаях. В октябре 1899 года порог особняка на Большой Никитской переступила красивая девушка. Это была приехавшая из Одессы Антонина Нежданова. В консерватории ее не ждали – прием давно закончился. Однако Сафонов все же согласился прослушать ее: «Директор… принял меня очень ласково. В присутствии недавно прибывшего из Италии профессора Мазетти внимательно выслушал меня, пытливо и строго глядя острым взглядом своих черных, насквозь пронизывающих глаз. Он… предупредил, что вакансий нет, так как уже во всех классах закончен прием, и я смогу быть принятой только в том случае, если профессор Мазетти найдет возможным взять меня в свой класс сверх нормы. Пробуя мой голос, он предложил спеть несколько гамм, арпеджио, романс Чайковского “Колыбельная [песнь] в бурю” (в тональности ля-бемоль, причем высокое ля-бемоль я взяла с трудом); сыграть несколько тактов с листа аккомпанемента серенады “О дитя” Чайковского; проверили диапазон голоса, слух, знание интервалов. Выйдя из кабинета, я стала ждать в приемной консерватории результата своего испытания. Через несколько минут профессор Мазетти вышел и, подойдя ко мне, объявил, что я принята в его класс».

Нежданова от волнения поначалу не поняла, какое счастье свалилось на ее голову: «Мысли и чувства лишили меня способности реагировать по-настоящему на сообщение профессора Мазетти. Я стояла перед ним как будто с совершенно спокойным, равнодушным видом, точно каменная, даже не смогла ответить на его слова как следует, еле-еле пробормотала Merci bien. Профессор Мазетти позже мне говорил, что его поразил тот безразличный, холодный тон, которым я ему ответила Mersi bien (Спасибо большое. – А.В.). Он, конечно, ожидал другого ответа, более радостного и довольного, зная, как вообще все стремятся попасть в консерваторию, да еще к такому профессору, как он. Впоследствии, будучи в дружеских отношениях с профессором Мазетти, я узнала от него о том впечатлении, которое произвела на пробе своим голосом. Директор Сафонов сказал очень лестную для меня: “Се sera une charmeuse»” (Это будет роскошно! – А.В.)». Умберто Мазетти (1869–1919) – легендарный профессор пения Московской консерватории, был специально выписан Сафоновым из Италии. С 1899 года он воспитал блестящую плеяду русских певцов, в том числе В.В. Барсову и Н.А. Обухову. «С первых же дней Мазетти завоевал симпатии. К нему стремились все ученики, так как слухи о нем как о выдающемся профессоре и о его прекрасном методе были уже всем известны. Действительно можно с уверенностью сказать, что вокальное искусство он преподавал в совершенстве. Я чувствовала это на себе. Первые годы по приезде в Москву профессор Мазетти, не зная русского языка, объяснялся только на французском и итальянском. Я – одна из учениц, хорошо владевших французским языком, – присутствовала после своих уроков на занятиях других учеников нашего класса в качестве переводчицы, что доставляло мне огромное удовольствие и, кроме того, приносило пользу. Я могла следить за всеми приемами преподавания вокального искусства, подробнее знакомиться со школой профессора Мазетти, проверять результаты его преподавания не только на своем, но и на других голосах», – пишет Нежданова, обучившаяся в консерватории еще и итальянскому языку. Впоследствии, живя в Италии, она не раз слышала от местных жителей вопрос – откуда она так хорошо говорит на их родном языке. Нежданова также запомнила строгость Сафонова: «Был требователен, но справедлив… Сафонов очень любил мой голос, ему очень нравилось мое исполнение самых трудных вокализов… Он это очень ценил, говоря: “Кто поет хорошо вокализы, тот сумеет все хорошо петь”. За каждое удачное исполнение он дарил мне на память гривенник. За три года моего учения у меня собрался целый капитал из его гривенников!»

Не обходил своим вниманием Сафонов и публику, следя за тем, чтобы никто не ушел с концерта раньше времени, пытаясь пробраться на цыпочках к спасительному выходу. Если все же такое случалось, Василий Ильич прекращал дирижировать, поворачивался лицом к залу и ждал, пока неблагодарный зритель под его осуждающим взглядом не сядет на место. Затем концерт продолжался. Можно себе представить, что сказал бы Сафонов сейчас, когда «Полет шмеля» Римского-Корсакова стал самой популярной мелодией мобильного телефона и нередко напоминает об этом непосредственно во время концерта.

И все же главной задачей Сафонова-директора стало строительство нового здания. Но где строить? Быть может, на новом месте, например напротив Большого театра, у Китайгородской стены? Там давно пустовал большой участок земли. В ноябре 1891 года Сафонов обращается с инициативой к городским властям. Однако московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович Романов не решается поддержать директора консерватории, мечтающего о «довольно грандиозном сооружении» на Театральной площади, которое «стало бы украшением Москвы, и самое место как нельзя более отвечает назначению этого сооружения». К тому же командующий войсками Московского военного округа имеет свое мнение на этот счет: новое здание помешает смотрам войск гарнизона, которые регулярно устраивались на Театральной площади, поэтому строить его надо вплотную к стене, чтобы оно стояло на одной линии с тогдашней Городской думой.

Ну а сама Дума будто только этого и ждала, ее «Комиссия о пользах и нуждах общественных» беспокоится, чтобы здание консерватории «не давило своей массой на соседнее ему строение Думы в ущерб архитектурному эффекту столь монументального для города здания и столь дорого ему стоящего». Вот если бы еще Сафонов не просил подарить консерватории участок земли, а купил бы его – тогда, несомненно, думцы проявили бы куда большую сговорчивость. И заплатить-то надо было всего какой-то миллион рублей! Вынь из кармана и положь. В итоге ничего не вышло. В мае 1892 года Сафонову отказали в его просьбе.

А денег на строительство консерватории, собственно, и не было. К 1892 году за счет благотворительных концертов и пожертвований сумели по копеечке собрать лишь 18 757 рублей. Был, правда, один внушительный взнос от мультимиллионера и филантропа Гаврилы Солодовникова, отвалившего еще в 1891 году 200 тысяч рублей. Вот если бы все так… 27 ноября 1893 года на заседании дирекции Московского отделения Императорского Русского музыкального общества порешили: быть-таки консерватории на Большой Никитской, старое здание князя Воронцова снести и на его месте поставить новое. Это решение оправдало

Конец ознакомительного фрагмента

Купить полную версию книги