Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

имеет право насладиться моментом своего триумфа: «Идентифицировать не того человека и поместить письмо на 20 лет раньше, чем следует, — это несколько вольно, даже в интересах прогрессистской истории». Окрыленный победой, мистер Кэннон исполняет небольшой танец на этой могиле, однако сам же в нее и проваливается. «Это письмо адресовано сэру Джону Коупу, и, поскольку люди нечасто пишут письма самим себе, то здесь возникает некоторое затруднение». Ученость, остроумие и взвешенный подход ценителя к данным источника («здесь некоторое затруднение») сливаются воедино. Но, увы, письмо все-таки, бесспорно, написано сэром Джоном Коупом (хотя и не тем сэром Джоном), и мистер Кэннон допустил элементарный промах, приняв служебную запись в шапке документа за имя адресата письма. Он весьма напоминает дровосека, который отправляется, чтобы от души помахать топором, и гордо возвращается с парой сучков и собственной отрубленной рукой.

Не знаю, зачем я утруждаю себя таким подробным ответом профессору Кэннону. А может быть, и знаю. Он находит мое изложение «удручающе грубым», а я нахожу некоторые его суждения удручающе пресными. Он начинает свой обзор моей книги и «Рокового древа Альбиона» так: «История XVIII века была настолько насыщена парламентаризмом и аристократизмом, что попытка выяснить, что думали простые люди, не может не представлять интереса». Это очень широкий, даже просвещенный взгляд. Однако такие исследования, опирающиеся на весьма фрагментарные и сложные для понимания источники, сопряжены с чрезвычайными трудностями, и эти трудности не облегчает тот факт, что большинство ведущих исторических школ в наших университетах в последние десятилетия уделяют лишь самое незначительное внимание или содействие подобным разысканиям. Мистер Кэннон, как и многие его коллеги, хочет представить себя объективным ученым, а меня и моих коллег — пропагандистами определенной идеологии. Он не говорит об этом прямо, но из его рецензии следует, что я — низкопробный ремесленник от истории («сомнительные источники», «старые сплетни»), способный фабриковать и фальсифицировать фактические сведения, подгонять основания своих доводов под собственные прихоти и подчинять доказательства «интересам прогрессистской истории». Мистер Кэннон хочет не оспаривать и не исправлять мои концепции, а полностью дискредитировать их — отослать прочь из зала суда без рассмотрения.

Именно это, как мне кажется, и является реакцией не ученого, а идеолога. Моя книга пробуждает в нем не желание последовательно оспаривать аргументацию и объяснять события как-то по-другому, а просто жажду крови. Недавно, кстати, было решено, что лучший способ расправиться с Томпсоном — это не воспринимать его как историка, а вообще отрицать, что он историк: его работа является халтурой. Все исторические труды содержат ошибки, и даже сам профессор Пламб неверно датирует Черный акт и на несколько лет ошибается в сроках пребывания Уолпола рейнджером в Ричмонд Парке. Но если ошибки других людей простительны (как оно и есть на самом деле), то любая ошибка историка-«прогрессиста» рассматривается как заговор против науки. Я не страдаю паранойей по этому поводу, но я достаточно давно живу на свете и мог наблюдать, как репутации замечательных ученых — Р. Г. Тоуни, Барбары Хэммонд и Дж. Л. Хэммонда — были опорочены (а в некоторых кругах продолжают подвергаться поношению) именно вышеназванными способами, причем в удобных и хорошо оснащенных научных центрах, которые, со своей стороны, почти ничего не внесли в историю «обычных людей». Как раз с такого рода местом связаны поистине параноидальные нападки в недавней статье Дж. Кларка «Нэмиризм левых»[822] (J. C. D. Clark, «The Namierism of the Left», Cambridge Review, 22 October 1976), направленные на книги «Виги и охотники», «Роковое древо Альбиона» и труд Джона Брюэра «Партийная идеология и низовая политика в период восшествия на престол Георга III». В статье говорится: «В изучении Англии XVIII века вот-вот возобладает новый нэмиризм, но это нэмиризм левых марксистов». Я считаюсь «харизматическим лидером» этой школы, а доктора Брюэра, чья работа проводилась независимо и без моего ведома, представляют в роли ученика. Нас предупреждают, что этот «новый нэмиризм» может способствовать распространению «ортодоксальности настолько чудовищной, что она будет угрожать „ограничением свободного течения критики“» и это «исказит историографию Англии XVIII века в глазах целого поколения». Но ведь это очень странно, не правда ли? Выходят в свет три книги, независимо друг от друга, и в них разом проявляется угрожающая «ортодоксальность». Авторы этих книг, все трое, занимают одно и то же место в британской университетской системе: преподают в провинциальных университетах. Никто из нас не распоряжается финансовыми фондами, не определяет кадровую политику, не назначает никаких экспертиз, в то время как наши оппоненты продолжают занимать большинство командных высот в университетском мире и воспитывать новое поколение историков по своему образу и подобию. Я полагаю, что паранойю у них вызывает то, что мы самым неприличным образом, не проявляя должного смирения, продолжаем писать, вопреки решению о том, что нас не существует. Возможно, они хотели бы принять в научном сообществе какой-нибудь Черный акт, запрещающий читать наши работы.

Вот почему, наверное, я отвечаю профессору Кэннону. Если я не стану возражать оппонентам ни теперь, ни в дальнейшем, то, как случилось с Тоуни и четой Хэммонд, пойдут слухи, что работа была «разоблачена» таким-то и таким-то и что это халтура. Но я знаю, что эта книга, в которой, безусловно, есть ошибки, не является произведением халтурного ремесленничества: для этого мой труд был слишком долгим и кропотливым. Безусловно, рассуждения об истории, составляющие содержание девятой и десятой глав, гораздо более дискуссионны и полемичны, чем материал непосредственного анализа источников в первой — восьмой главах. Завершающие главы книги призывают к встречной полемике. Но проблемы, которые в них поднимаются, требуют дальнейшего разъяснения и осмысления: от них нельзя отмахнуться, уничтожив мою книгу. И я надеюсь, что профессор Кэннон и его коллеги продолжат свою разрушительную работу, как бы это меня ни раздражало. Предпочтительнее была бы справедливая критика и открытая полемика по реальным историческим вопросам, но даже несправедливая критика помогает держаться в тонусе и не дает науке погружаться в застой. По крайней мере это бесконечно лучше состояния интеллектуальной вялости или неудовлетворенности, которое существует в некоторых странах, что исповедуют ортодоксальность, ошибочно называемую «марксизмом», при которой все, кто хочет добиться признания, должны «впасть в состояние грубого покорного невежества, в неподвижную мертвую массу из „дерева, сена, соломы“, скованную, застывшую…». И на этой цитате из сомнительного источника[823] я остановлюсь.

Февраль 1977 года

Приложение 1. Черный акт

Anno nono Georgii I. c. 22.

Акт для более действенного наказания безнравственных и злонамеренных лиц, которые ходят вооруженными и замаскированными и причиняют ущерб и насилие особам и собственности подданных Его Величества, и для скорейшего привлечения преступников к суду.

I. Принимая