Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
(без темы)
5 октября, 2020 https://p-balaev.livejournal.com/2020/10/05/
Пытался посмотреть кино про футболиста Стрельцова… Ну нельзя снимать в роли футболиста измученного алкоголем человека со впалой грудной клеткой и полным отсутствием на ногах футбольной мускулатуры. Это примерно такая же халтура, как «В бой идут одни старики» со спортивными Яками вместо истребителей. Одна и та же халтура. Если вы фанат фильма «В бой идут одни старики», то, пожалуйста, приведите из этого фильма хоть одно слово о том, что полком, в котором находилась эта «музыкальная» эскадрилья командовал В. Сталин.
Современное российское кино продолжает «славные» традиции позднесоветского.
Воспоминания и наблюдения
Из воспоминаний детства
27 января, 2019 https://p-balaev.livejournal.com/2019/01/27/
Сегодня позвонила одноклассница, вспоминали школу, детство, друзей. Сашку Оберемка, моего школьного друга. Он рано умер, в тридцать с небольшим. Инфаркт. Я сам с возрастом Сашку всё чаще вспоминаю. И своё детство.
С Сашкой мы хоть и учились в одном классе, но сдружились на совхозной конюшне, тогда еще ею дед заведовал, уже последние годы, когда я был в третьем классе он окончательно ушел на пенсию.
Интересно, что я даже не помню, в каком точно возрасте я стал с дедушкой ходить к нему на работу, но с восьми лет я уже не подходил к лошадям до самой армии. В армии я не в кавалерии служил, конечно, но представился случай — это отдельный рассказ. Пришлось объезжать абсолютно дикого трехлетка. И ничего. Справился. Правда, когда с дуру я на него сразу без седла сел — он меня, в конце концов, сбросил. Через несколько дней командир части привез седло и уже нормально всё прошло. А потом, через несколько лет, пришлось верхом проехать за день больше полусотни километров. И тоже — нормально. Мышцы ног, конечно, побаливали с непривычки, но не критично.
Интересно, что в седле я научился ездить, когда ноги до стремян еще не доставали, совал их в ремни, к которым стремена подвешивались. Но, наверно, езда на лошади — это как умение ездить на велосипеде. Если в детстве научился, то это умение на всю жизнь. Я не представляю даже сейчас ситуацию, при которой могу свалиться с оседланного коня.
На конюшню я ходил в детстве с дедом, а Сашка Оберемок бегал потому, что он, как нормальный пацан, лошадьми бредил. Конноспортивную секцию в селе еще при Хрущеве закрыли, когда стали вырезать на колбасу племенное поголовье рысаков и буденновцев, на конюшне осталось только несколько лошадей от прежнего богатства, поголовье рабочих лошадей и табун в пару сотен, из которого брали ремонтный молодняк, да на мясокомбинаты отвозили периодически по несколько лошадей.
Пацаны ходили к деду покататься на лошадях, просто рядом с конями потереться. Дед разрешал при условии, если после конь будет вычищен. Проверял платком. Проводил по крупу платком, грязный — тут же получи кнутом поперек спины. Пацану, да и взрослому, выкупать и вычистить лошадь — это не очень просто, попотеть нужно. Поэтому особо много посетителей из детворы на конюшне не вертелось, кнутом по спине — это все-таки больно. Нам с Сашкой тоже иногда перепадало. Но я, на правах любимого внука, а Сашка на правах моего друга, пользовались дедовским расположением. Он нас учил обращению с лошадьми серьезно. В первом классе мы уже объезжали молодняк. А уж болтать локтями и сутулиться в седле — это для нас, еще пацанов, было совсем немыслимо.
После одного случая, я перестал к деду ходить, родители запретили категорически. Сашка бегал, пока Павел Карпович не ушел на пенсию. А уже потом он до девятого класса занимался конокрадством, т. е. просто по району воровал с совхозных конюшен лошадей, прятал их по сопкам — это такой местный пацанячий прикол был у нас. Потом уже, когда Приморское село захлестнула наркомания (это еще при Лёне Брежневе было), лошади у наркоманов летом, в период цветения конопли особенно ценились. Потного коня гнали через заросли конопли, а потом соскребали с него пот, смешанный с пыльцой.
Случай со мной такой произошел. На конюшне была одна из любимых наша лошадей — Ласточка. Помесь рысистой и монголки. Светлосерая в яблоках кобыла ростом с монголку, но сложенная почти как арабская. Красавица. Резвая. Нервная. У нее был недостаток — пугливая. Пастухи ее из-за этого не любили брать на конюшне.
Как-то летним утром я на ней выгнал пастись табун и возвращался уже на конюшню, до конюшни меньше километра оставалось, и тут из травы, почти из-под копыт Ласточки, вылетел фазан. А эта птица тихо взлетать не умеет. Кобыла испугалась и понесла. Прямо на свалку списанной совхозной техники, эта свалка чуть в стороне от конюшни была. Я испугался, когда понял, что Ласточка повода не слушается. Тянул поводья изо всех сил — бесполезно. А впереди — сваленные культиваторы, сеялки, плуги, комбайновые жатки. От конюшни перепуганный дед бежал с криком: «Петька, прыгай!». Он уже понял, что кобыла понесла, и видел — куда.
Я почти перед самой свалкой спрыгнул. Ласточку даже дорезать не пришлось, ей распороло грудь и живот, пока дед ходил за ножом, она умерла на моих глазах. Еще и Сашка подбежал смотреть. Мы стояли вдвоем, смотрели и плакали.
После этого случая родители категорически запретили деду брать меня с собой на работу, а мне — ходить на конюшню.
А Сашка продолжал ходить. У нас с ним там был еще один любимый конь — жеребец буденновской породы Орлик. Дед к Орлику только нам двоим и разрешал подходить. И сам только на нем ездил. Жеребец просто огромный был. Злой, как черт. И красивый невероятно. Рыжий, почти апельсинового цвета. На передних ногах до колен — белые чулки.
И кусался. Дед на день выпускал его на баз, мы лезли к Орлику, он нас с Сашкой гонял по базу и кусал. Чуть-чуть прихватывал зубами. Толкал головой, валил на землю и прихватывал за руки и ноги. У нас для него всегда в карманах были горбушки хлеба с солью, это он так попрошайничал. У нас с Сашкой еще развлечение было: мы цеплялись Орлику за задние ноги, я за одну, Сашка — за другую, и Орлик дрыгал ногами, пытаясь нас сбросить. Осторожно так дрыгал. Ему самому нравилось это развлечение.
Но я не оговорился, когда написал, что жеребец был злым, как черт. В денник к нему, кроме деда и нас с Сашкой, никто
