Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

class="v">а Локи правит;

едут с Волком

сыны великанов».

В апокалиптическом сражении на стороне Одина сражаются его воинственные дочери-валькирии и эйнхерии — души самых свирепых и доблестных воинов, собранные валькириями на полях земных битв. Рушится радужный мост Биврёст, проглотивший солнце инфернальный Фенрир пожирает и Одина, мировой змей Ёрмунганд убивает Тора, светила падают на землю… Рагнарёк завершается взаимным истреблением богов и вселенским пожаром, который успевает запалить напоследок предводитель огненных великанов. Торжественная обреченность гибели всех — и богов, и валькирий, и уже и без того мертвых героев в Вальхалле подается с каким-то мрачным восторгом от того, что весь мир в труху. Такого точно не знает ни одна мифологическая система; во всяком случае, из числа древних.

На пути к Вальхалле. Нордическая героическая жизнь. Цикл скульптурных изображений Эдды. Фотография Эрнста Альперса, 1867 г.

Впрочем, за гибелью богов вёльва видит обновленную землю, новую блаженную жизнь и воскресших ради нее богов. Вероятно, в этом тоже проявилось позднейшее влияние христианства: воскресшие боги попадают в идеальный мир общей гармонии, словно сошедший со страниц «Буколик» Вергилия:

«Вздымается снова

из моря земля,

зеленея, как прежде;

падают воды,

орел пролетает,

рыбу из волн

хочет он выловить.

Заколосятся

хлеба без посева,

зло станет благом <…>

…там будут жить

дружины верные,

вечное счастье

там суждено им».

Как это часто бывает, образ блаженной вечности сильно проигрывает в убедительности картинам разрушений и смерти. Возможно, в данном случае это связано с тем, что влияние жизнеутверждающей в основе своей христианской эсхатологии было позднейшим и лишь поверхностно коснулось глубинной основы сумрачных скандинавских мифов, истоки апокалиптических мотивов которых лежали в континентальной германской архаике.

У древних германцев бог Вотан был повелителем мертвых, предводителем призрачной дикой охоты, похищающей по ночам неосторожных или заблудившихся путников. Это он в знаменитой балладе Иоганна Вольфганга Гёте «Лесной царь» преследует путника и его сына, в итоге забирая душу несчастного мальчика. В скандинавском культурном пространстве этот жуткий леший взял себе имя Один и сделал карьеру до позиции верховного божества, но остался, по сути, главой культа смерти, забирая уже не редких прохожих, но сотни и тысячи душ убитых воинов, которых приносили в Вальхаллу его зловещие дочери. Неудивительно, что при таком владыке мир превратился в обитель обреченных на смерть людей, богов, карликов и великанов. Бог смерти не может предложить иного будущего, кроме как умереть в бою и стать мертвецом, пирующим в его потусторонней Вальхалле, а потом сгореть без остатка в огне Рагнарёка.

Валькирии ведут воинов. Нордическая героическая жизнь. Цикл скульптурных изображений Эдды. Фотография Эрнста Альперса, 1867 г.

Характерно, что все основные сюжеты, связанные с Одином, сопряжены с обманом, смертью и болью. Согласно официальной биографии, он даже породившего его великана Имира убил.

Мед поэзии, сделанный гномами из человеческой крови и пчелиного меда, Один украл, часть пролив по дороге, а часть выпив, причем выпитым его пронесло. От того появились на свете плохие поэты — они этот понос по случайности выпили.

Тюр жертвует руку Ферниру. Иллюстрация из исландской рукописи. (1765–1766)

С чудовищной великаншей Хель он решил не драться, а договориться, и отдал ей царство мертвых. Волка Фенрира на цепь посадил обманом, который стоил руки богу Тюру: Один отдал эту руку залогом своей правдивости и обманул. Мирового змея Ёрмуганда хитростью заставил проглотить хвост. Чтобы изучить руны, висел вниз головой на дереве, пробитый собственным копьем. Другого способа не нашлось. Наконец, узнав о грядущем Рагнарёке, учредил свой собственный рай с бесплатным пивом и валькириями, куда идут воины, погибшие как герои. Впрочем, и они потом тоже погибнут вместе с Одином.

Мы знаем, что любая мифологическая система задает критерии добра и зла, объясняет, что хорошо, а что плохо, и как надо жить. Самая длинная песнь «Старшей Эдды» называется «Речи Высокого», под именем которого здесь выступает Один. Это образчик так называемого дидактического эпоса, центральной смысловой частью которого является поучение. В данном случае от первого лица поучает сам Один.

От прямой речи верховного божества можно ожидать многого: ну, если уж не Нагорной проповеди, то хотя бы откровения о тайнах Вселенной. Однако вместо этого Один выдает только множество бытовых трюизмов, удивляющих банальностью не менее, чем мелочностью предмета:

Апокалипсис. Нордическая героическая жизнь. Цикл скульптурных изображений Эдды. Фотография Эрнста Альперса, 1867 г.

«Дорог огонь

тому, кто с дороги,

чьи застыли колени;

в еде и одежде

нуждается странник

в горных краях»,

или

«Меньше от пива

пользы бывает,

чем думают многие;

чем больше ты пьешь,

тем меньше покорен

твой разум тебе».

Ему явно нечего сказать, кроме общих слов, он неполноценен в области смыслов. Лишь почти под конец Вотан выдает ключевые шесть строк, в которых умещается вся суть его моральных и житейских законов:

«Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но знаю одно,

что вечно бессмертно:

умершего слава».

В финале «Беовульфа» мы стали свидетелями того, как смерть становится смыслом жизни. В «Речи Высокого» обозначено рождение романтизированного культа смерти, развитие которого в культурном и социальном пространстве эпохи мы скоро увидим.

Третья часть «Старшей Эдды» состоит из героических песен, рассказывающих о трагических и жестоких событиях в жизни германских героев: Атли, Гудрун, Гуннара, Хегни, Сигурда, Брюнхильд и других. Действие песен происходит в декорациях лесистых берегов Рейна, гор и гуннских равнин, — туда мы и последуем, оставив лед и скалы Исландии, чтобы познакомиться с главной поэмой средневекового западноевропейского эпоса, которая называется

Пир. Нордическая героическая жизнь. Цикл скульптурных изображений Эдды. Фотография Эрнста Альперса, 1867 г.

«Песнь о нибелунгах»

«Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жили-были три брата, и была у них сестрица младшая, красоты неописанной…», — так могла бы начинаться эта история в контексте традиционной русской народной сказки.

Но она сложилась в иной культурной среде: примерно на рубеже XII–XIII веков где-то в австрийских землях ее написал