Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

class="p1">Старый воитель умирает рядом с поверженным им чудовищем. Он прожил славную жизнь, и ему не в чем себя упрекнуть. Перед смертью бездетный Беовульф назначает Виглафа своим преемником; безутешный молодой воин в отчаянии кропит водой лицо умирающего конунга, пытаясь привести в чувство, и осыпает упреками своих вышедших из укрытия спутников, что так и не решились прийти на помощь в решающей схватке:

«Уж лучше воину

уйти из жизни,

чем жить с позором».

Поэма заканчивается похоронами Беовульфа. Вместе с ним на погребальный костер возлагают последний трофей — проклятые драконьи сокровища. На высокой скале Китового мыса, над волнами серого моря под низким ненастным небом чадит багровое дымное пламя; гауты провожают вождя молчанием, и только какая-то старуха, разметав по ветру седые космы, голосит, предвещая беды и войны.

«Он был щедрейший,

любил народ свой

и жаждал славы

всевековечной», —

шепчутся меж собой осиротевшие дружинники, и мы знаем, что всевековечную славу их конунг стяжал.

Костер догорел. Над прахом Беовульфа и оплавленным проклятым золотом гауты принимаются насыпать высокий курган. Оставим их за этим скорбным занятием: нам пора отправиться дальше на север, к скалам и льдам Исландии, где ждут встречи с нами суровые скальды, боги, герои и

«Старшая Эдда»

Север всегда был краем свободы. Сюда с древних времен уходили те, кому независимость была дороже тепла и комфорта умеренных широт; много позже за любовь к свободе сюда же ссылали.

Бархатная христианизация Ирландии — исключение из общеевропейского правила: в центральной и северной Европе церковь в процессе экспансии значительно больше опиралась на военную власть, чем на убедительность проповеди, и решительно искореняла местные литературные традиции, основанные на германских языческих мифах. Древняя культура и культы, теснимые новой религией, уходили все дальше на север, а после того, как норвежский король Олаф с энтузиазмом принял христианство, приверженцы старых традиций и веры отправились на северо-запад, в Исландию.

Воины сражаются с волком и гигантской змеей. Нордическая героическая жизнь. Цикл скульптурных изображений Эдды. Фотография Эрнста Альперса, 1867 г.

Несмотря на то, что Норвегия колонизировала Исландию еще в IX в. при Харальде Прекрасноволосом, власть короля не распространялась на остров почти 400 лет. Реальной формой правления было народное собрание — тинг, право слова на котором имели все свободные жители, независимо от социального статуса. Насилие как инструмент принуждения хорошо работает в авторитарных иерархических структурах; в ситуации самоуправления приходится не диктовать, а договариваться, поэтому, когда в 1000 г. общим собранием жителей острова — альтингом — христианство все же приняли как официальную религию, это означало лишь, что новая религия получит те же права, что имеют исконные языческие верования.

Этот идеологический плюрализм длился без малого 300 лет и позволил Исландии сохранить свой язык, культурную самостоятельность и богатую, своеобразную литературную традицию. Михаил Иванович Стеблин-Каменский, прославленный ученый-скандинавист, филолог и переводчик, называл исландский народ самым литературным и поэтическим в мире. С пониманием относясь к оценке крупнейшего отечественного исследователя, посвятившего жизнь изучению произведений древней скандинавской литературы, согласимся, что искусство слова средневековой Исландии представлено нетривиальным разнообразием жанров.

Благодаря широкому распространению грамотности — читать и писать в то время в Исландии умели уже почти все, — и бережному отношению церкви к местной самобытной культуре до нашего времени дошло большое количество исландских саг. Саги — сравнительно небольшие прозаические повести, они составляют основной массив литературного наследия исландского Средневековья. По форме это бесхитростный, простой нарратив, бессюжетный рассказ о событиях: спорах, боях, женитьбе, смерти. Для них характерен лаконичный повествовательный стиль с полным отсутствием описаний и каких-то попыток добавить художественной выразительности. Вот, например, фрагмент из чрезвычайно пространной «Саги о Гисли»:

«Жил человек по имени Бьёрн Бледный. Он был берсерк. Он разъезжал по стране и вызывал на поединок всякого, кто ему не подчинялся. Раз зимою явился он и к Торкелю из Сурнадаля. А хозяйствовал на хуторе тогда Ари, его сын. Бьёрн предлагает Ари на выбор: хочет, пусть бьется с ним, а не хочет, пусть отдает ему свою жену. Тот сразу же решил, что уж лучше биться, чем обоих, и себя и жену, позорить. Вот подходит время поединка, они сражаются, и вышло так, что Ари пал и лишился жизни. Бьёрн считает, что он завоевал и землю, и жену. Гисли же говорит, что, покуда он жив, этому не бывать, и он намерен биться с Бьёрном.

Тут сказала слово Ингибьёрг:

— У раба моего Коля есть меч Серый Клинок. Так попроси, пусть он тебе его одолжит. Потому что есть у этого меча такое свойство: он несет победу всякому, кто берет его в битву.

Гисли просит у раба меч, и тот отдает его неохотно. Гисли снарядился для поединка, они бьются, и вышло так, что Бьёрн пал мертвым. Гисли почитает это за большую победу. Рассказывают, что он сватается к Ингибьёрг, не желая выпустить из рода такой доброй жены, и женится на ней. Он берет себе всю братнину долю имущества и становится большим человеком. Тут умирает его отец, и все его имущество тоже достается Гисли. Он велит убить всех сообщников Бьёрна.

Раб потребовал назад свой меч, но Гисли не хочет с ним расставаться и предлагает за него золото. Но раб ничего, кроме меча, не желает и остается ни с чем. Это очень ему не нравится, он покушается убить Гисли и тяжело его ранит. Но и Гисли разит его по голове Серым Клинком, и удар был так силен, что меч сломался, и череп раскололся, и настигла обоих смерть»[69].

Интересно, что это — начало саги. Потом там появляется другой Гисли, тот, который сын Торбьёрна с хутора Столбы на Сурнадале, что женился на Торе, дочери Рауда с Мирного острова, их дочь звали Тордис, младшего сына звали Ари, его отдали на воспитание к Стюркару, его дяде, а старший и средний были Торкель и Гисли, и повествование так и идет — от имени к имени, от хутора к хутору, прозрачное и холодное, гипнотизирующее пустотой нордического пейзажа, и даже смертельные схватки, которых хватает в избытке, как-то встраиваются в этот медитативный повествовательный ряд. Здесь нет масштабных сражений и эпичных побоищ с чудовищами или драконами; жизнь идет своим чередом, а умение ловко обращаться с оружием не прерогатива воина, а такой же крестьянский