Блог «Серп и молот» 2021–2022 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2021–2022 читать книгу онлайн
У нас с вами есть военные историки, точнее, шайка клоунов и продажных придурков, именующих себя военными историками. А вот самой исторической науки у нас нет. Нельзя военных разведчиков найти в обкоме, там они не водятся, обкомы вопросами военной разведки не занимаются. Нельзя военных историков найти среди клоунов-дегенератов. Про архивы я даже промолчу…
(П. Г. Балаев, 11 октября, 2021. Книга о начале ВОВ. Черновые отрывки. «Финская война»)
Вроде, когда дело касается продавца в магазине, слесаря в автосервисе, юриста в юридической фирме, врача в больнице, прораба на стройке… граждане понимают, что эти профессионалы на своих рабочих местах занимаются не чем хотят, а тем, что им работодатель «нарезал» и зарплату получают не за что получится, а за тот результат, который работодателю нужен. И насчет работы ученых в научных институтах — тоже понимают. Химик, например, работает по заданию работодателя и получает зарплату за то, чтобы дать тот результат, который работодателю нужен, а не тратит реактивы на своё хобби.
Но когда вопрос касается профессиональных историков — в мозгах публики происходят процессы, превращающие публику в дебилов. Мистика какая-то.
Институт истории РАН — учреждение государственное. Зарплату его научным сотрудникам платит государство. Результат работы за эту зарплату требует от научных сотрудников института истории государство. Наше российское. Какой результат нужен от профессиональных историков института истории нашему государству, которое финансирует все эти мемориалы жертвам сталинских репрессий — с двух раз отгадаете?
Слесарь в автосервис приходит на работу и выполняет программу директора сервиса — ремонтирует автомобили клиентов. Если он не будет эту «программу» выполнять, если автомобили клиентов не будут отремонтированы — ему не то, что зарплаты не будет, его уволят и больше он в бокс не зайдет, его туда не пустят. Думаете, в институтах по-другому? Если институты государственные — есть программы научных исследований, утвержденные государством, программы предусматривают получение результата, нужного государству. Хоть в институте химии, хоть в институте кибернетики, хоть в институте истории.
Если в каком-нибудь институте кибернетики сотрудники не будут давать результата нужного государству в рамках выполнения государственных программ, то реакция государства будет однозначной — этих сотрудников оттуда выгонят.
Но в представлении публики в институте истории РАН нет ни государственных программ исследований, ни заказа государства на определенный результат исследований, там эти Юрочки Жуковы приходят на работу заниматься чисто конкретно поиском исторической истины и за это получают свои оклады научных сотрудников государственного института.
А потом публика с аппетитом проглатывает всю «правду» о Сталине, которую чисто конкретно в поисках истины наработали за государственную зарплату эти профессиональные историки, не замечая, каким дерьмом наелась.
Вроде бы граждане понимают и знают, что наши государственные чиновники выполняют волю правительства, которое действует в интересах олигархата, и верить этим чиновникам может только слабоумный. Но когда дело касается вопросов к профессиональным историкам, чиновникам государства в институте истории РАН, то всё понимание куда-то исчезает, Витенька Земсков и Юрочка Жуков становятся чисто конкретными независимыми искателями правды о Сталине и СССР. За оклады и премии от государства…
(П. Г. Балаев, 30 августа, 2022. «Профессиональные историки и историки-самозванцы»)
-
— Ну-ка иди сюда! — Семен Михалович позвал моего деда: — Паша? Балаев? Ты чего здесь делаешь?
— Да вот, работаю…
И Семен Михалович деда по-всякому — и дураком, и негодяем. Самыми обидными словами.
— Ты же лошадник от бога! Какой к черту извоз?!
Здесь же Буденный написал короткую записку, вручил ее Павлу Карповичу:
— С этой запиской завтра же поедешь в Москву, в приемную Ворошилова, там получишь назначение.
— А куда?
— На Дальний Восток, к Тихому океану. Да не пугайся, я там в драгунах служил, жить можно. Нам на Дальнем Востоке кони нужны край как — это тебе мой приказ.
К самому Клименту Ефремовичу дед не попал. Прямо в приемной ему по записке Буденного всё оформили, выдали предписание, по которому он в сберкассе получил деньги на дорогу, и направление в колхоз имени «3-го полка связи». Он там должен был организовать коневодство.
Когда к деду приходили на какой-нибудь праздник его друзья-односельчане и они выпивали, Павел Карпович иногда хвастался службой у Буденного, рассказывал, что Семен Михайлович ему и своего коня доверял, баба Таня встревала:
— Если бы не твой Буденный, я бы ленинградкой была!
— Дура! — злился дедушка: — В блокаду померла бы, я бы на умной женился!..
* * *
Когда вам рассказывают истории про сосланных проклятыми коммуняками кулаков в сибирскую тайгу — от жалости к несчастным труженикам, спавшим на кулаке, даже плакать хочется, правда?
Но тайга, как место, где нужно обживаться — рай по сравнению со степями Приханкайской низменности. Лес — это и стройматериалы, и дрова, отопление. Только лошадей, конечно, в тайге разводить нельзя в товарных количествах, табунам нужны степи.
А вот селиться с нуля в насквозь продуваемых ветрами и промерзаемых степях — двойная «радость». Но в колхоз «Имени 3-го полка связи» не ссылали, туда люди ехали добровольно. Добровольно и мой дед поехал с семьей, у них уже тогда была маленькая дочка, года два или три, моя тетя Люба.
Приехали, их встретили коммунары-колхозники, помогли выкопать землянку. Два года жили в землянке. Но даже землянка — это еще не вся жесть. Знаете, чем отапливались? Бурьяном! Сухой полынью. Это даже представить жутко — наломать на морозе и ветру сухой полыни, чтобы ночью в землянке не околеть. Она горит, как порох, почти не давая тепла. Дедушка весь день на работе в колхозе, а баба Таня весь день ломает эту полынь и вязанками стаскивает к землянке. Всё, что за день наломала — за ночь сожгли. И на следующий день — заново.
Лес в колхоз приходил. Но весь лес шел на строительство конюшни. Ни одного бревна для строительства домов или на дрова. Всё — на конюшню. Люди понимали, что их будущее — лошади, которых колхоз станет продавать Красной Армии.
Надо сказать, что, хотя пшеницу на полях колхоз не выращивал, там ее выращивать и смысла не было, овес и ячмень — хорольские культуры, это фуражные культуры, но никто не голодал. Я не знаю на каких условиях, я еще был пацаном, когда мог у деда это узнать, но мне в то время было другое интереснее, но снабжали продовольствием колхозников неплохо. А потом еще свои огороды появились, картошка…
За два года выстроили огромную конюшню, она простояла даже до времени окончания мною школы, уже в 80-е ее на дрова разобрали. И сарай для коров выстроили — детям нужно было молоко.
И только потом лесоматериалы начали использовать для строительства жилья. Хватало лишь на маленькие домики в одну комнату. Никто из руководства колхоза себе не хапал, всем — одинаково.
Ставили в этих домиках русские печи. Топили даже еще во время ВОВ эти печи тем же бурьяном и кизяками (личный скот на подворьях уже завелся). Сараи для личного скота — саманные. Благо, у нас там, на штык лопаты копнешь — уже глина. Смешать ее с соломой — местный бетон. Навтыкать в землю жердин, оплести их лозой, сверху — «бетоном» — вот и сарай.
И мой дедушка, когда я с ним жил, мне почти каждый день говорил:
— Вы никогда так жить не будете, как мы жили. Нормальной жизни вы не видели.
Не в том смысле, что жизнь была плохой, ужасной. Наоборот…
* * *
Очень сильно помогал колхозу Климент Ефремович Ворошилов. Я в книге о нем писал, что если бы кто-то из современных писак даже во времена моего детства в нашем селе при стариках вякнул про Первого маршала то, что сейчас о нем закреплено в историографии, труп этого писаки оказался бы закопанным на нашем скотомогильнике. Конечно, Ворошилов помогал не только из-за того, что колхозниками были бывшие красноармейцы, армии нужны были лошади, а в Особом Дальневосточном военном округе с ними была проблема гораздо более тяжелая, чем в других округах. Конезаводство на Дальнем Востоке, в Приморском крае, в частности, до революции было не развито. В Приморье существовал конный завод Янковского, потомка сосланных при царе поляков, Янковский пытался вывести местную породу рысистой, но погоды его завод не делал. В основном, поголовье было помесью завезенных из центральной России крестьянских лошадок, якутских и монгольских пород. Пахать и таскать крестьянские телеги — еще туда-сюда, но даже в качестве верховых армейских плохо годились. Нужно было в кратчайшие сроки армии дать нормального коня.
Поэтому для колхоза имени «3-го полка связи» в Америке закупили 10 тракторов «Фордзон», десять колхозников были направлены на курсы трактористов во Владивостоке. Нужно было распахивать местную степь под фуражные культуры. Потом эти трактора будут переданы в МТС.
Как только была построена конюшня и накоплен запас фуража, ячменя и овса, колхозу выделили кредит на закупку племенного поголовья лошадей. Мой дед со своим товарищем, дедом Руденко, поехали в Москву, к Семену Михайловичу Буденному, по его распоряжению им было разрешено на конезаводах отобрать лошадей, каких они считают нужным. Купили донских, русских рысистых и тяжеловозов (какой породы были тяжеловозы я не запомнил). Потомство от закупленного племенного поголовья и местных лошадей давало уже нормального коня для армии. И верхового, и в упряжку для артиллерии.
И даже после войны, когда нужда армии в лошадях отпала, коневодство не стало обузой для колхоза. Табуны давали почти дармовое мясо, сдавали на мясокомбинат лошадей. Еще, конечно, обеспечивали себя рабочими лошадьми и продавали рабочих лошадей другим хозяйствам. И начали разводить спортивных, чистопородных.
