Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

Со стороны это выглядело как признание английского офицера в дипломатическом статусе и предоставление ему большей свободы. Однако он, безусловно, продолжал пребывать под строгим надзором бухарских «полицейских» чиновников, только уже не открытым, а тайным.

В то же время эмир решил внести ясность в положение Стоддарта другим способом: он направил целую серию писем иностранным властям в ответ на их предыдущие послания. Хивинскому хану он просто-напросто порекомендовал не лезть не в свое дело, османскому султану (своему духовному сюзерену) ответил, что освободит англичанина после получения письма из Англии с подтверждением его дипломатических полномочий. Соответственно, послание на имя королевы Виктории было направлено в Англию [Ferrier, 1858, р. 449–450]. Самым же загадочным оказалось послание в Россию: в нем сообщалось, что эмир предлагал Стоддарту выехать в русские пределы с бухарским посольством, которое он, Насрулла, намеревался отправить в Петербург, а уж оттуда добраться до Англии, на что британский офицер якобы ответил, что не желает быть обязанным своим спасением российским властям [Залесов, 1862а, с. 17–18; Постников, 2013, с. 82; Grover, 1845, р. 27][163]. И британские, и отечественные исследователи видят странное противоречие в том, что Стоддарт, столь быстро принявший ислам ради спасения жизни, отказался принять помощь дружественной (в тот период) Великобритании державы. По нашему мнению, ответ Стоддарта (если эмир и в самом деле намеревался ему сделать предложение об отправке в Россию) мог быть искажен эмиром или просто выдуман с целью сбить иностранные власти с толку, что, в общем-то, и произошло[164].

В августе 1841 г. эмир Насрулла отправился на войну с Кокандским ханством, которую не без успеха завершил в октябре того же года. Он вернулся в Бухару в начале ноября, а вместе с ним прибыл Артур Конолли, выехавший из Коканда в столицу эмира, чтобы продолжить дипломатическую миссию Стоддарта, а заодно освободить и его самого[165]. До этого Конолли пытался заключить мирный договор от имени английского правительства с кокандским ханом Мухаммадом-Али (1822–1842), однако не только не преуспел в этом, но еще и пробыл недолгое время в заточении в Коканде – и это несмотря на свой гораздо более спокойный характер и гораздо более богатый дипломатический опыт, чем у Стоддарта. Примечательно, что последний сам направил Конолли послание, в котором уверял, что эмир Насрулла разрешает ему приезд в Бухару и благосклонно примет его. Как оказалось, этим посланием Стоддарт погубил и себя самого, и офицера, поспешившего ему на выручку [Хопкирк, 2004, с. 291]. Кроме того, данное послание позволяло бухарским властям считать Конолли не только таким же шпионом, как и Стоддарт, но и его прямым сообщником и отныне расследовать их преступления против эмирата в совокупности.

По мнению российских и европейских современников, а также исследователей более позднего времени, эмир заранее готовил ловушку Конолли, считая, что именно тот настраивает против Бухары соседние ханства – Хивинское и Кокандское [Постников, 2013, с. 78]. И он использовал Стоддарта, чтобы заманить его сослуживца в свои владения и расправиться с ним. Однако мнение Насруллы диктовалось отнюдь не его коварством и имело вполне веские основания: Конолли не делал секрета из своих миссий в Хиву и Коканд, с которыми как раз в это время Бухара находилась в открыто враждебных отношениях. Поэтому как иначе эмир мог воспринять прибытие в свои владения еще одного британского офицера, если не с целью расширения шпионской сети в эмирате?

Тем не менее после приезда Конолли в Бухару Насрулла не стал форсировать события. Прежде всего он поселил новоприбывшего британского офицера у вышеупомянутого Абдул-Самуд-хана, которому приказал не допускать его контактов со Стоддартом, все еще жившим при русском посольстве [Grover, 1845, р. 34]. Учитывая, что в течение нескольких дней после этого эмир и его сановники общались то с одним англичанином, то с другим, намерения эмира выглядят вполне очевидными: он старался не дать им возможность согласовать показания и выработать единую линию поведения в отношениях с бухарскими властями. Источники не дают ответа на вопрос, насколько эффективным оказался этот шаг, однако несколько дней спустя Стоддарту по просьбе Конолли было позволено также переселиться к Абдул-Самуд-хану, у которого они жили, получая весьма щедрое содержание – 4 золотых тилля в сутки [Постников, 2013, с. 79; Kaye, 1874, р. 140]. Правда, по сообщению капитана Д. Гровера, во второй половине ноября 1841 г. они опять провели около двух недель в российском посольстве: надо полагать, эмир вновь решил понаблюдать за их поведением в относительно свободных условиях, надеясь, что они выдадут свои намерения.

Согласно сообщениям российских дипломатов, англичане и в самом деле постоянно общались с ними, обмениваясь информацией. Так, Н.В. Ханыков вместе с Ч. Стоддартом производил астрономические наблюдения, от А. Конолли получил сведения о плотине на Сырдарье, а ученый А. Леман вообще подружился с этим «добрым и вежливым» офицером (именно так, в отличие от Стоддарта, характеризовали Конолли его знакомые) [Соловьев, 1936, с. 163–164; Халфин, Рассадина, 1977, с. 37; Ханыков, 1843, с. 25, 79]. Снова и снова поднимался вопрос о том, чтобы отпустить британских офицеров с российским посольством, и эмир, казалось, склонялся к такому решению, ожидая, по его словам, лишь ответа от королевы Англии, которая должна была подтвердить, что инцидент не повлияет на англо-бухарские отношения. Как раз в этот томительный период ожидания эмир и дал понять Конолли, что считает его шпионом, поскольку и он, подобно своему коллеге и товарищу по несчастью, прибыл в Бухару без документов, а имевшиеся при нем бумаги были объявлены поддельными [Ferrier, 1858, р. 452].

В конце ноября столь долго ожидаемое послание из Англии прибыло, но оно не только не облегчило судьбу Стоддарта и Конолли, но и, напротив, дало эмиру Насрулле новые основания для подозрения их в шпионаже. Во-первых, адресантом послания была не королева, которой писал властитель Бухары, и даже не глава британского правительства, а всего лишь министр иностранных дел лорд Г.Д. Пальмерстон. Уже само это вызвало гнев эмира. Соответственно, утверждения главы английского дипломатического ведомства о том, что пленные англичане имеют статус дипломатов, отныне не могли изменить отношения к ним со стороны эмира Насруллы, оскорбившегося тем, что ему писал всего лишь «везир». Свое неудовольствие и недоверие посланию министра он выразил следующим образом: заставил Стоддарта перевести ему послание Пальмерстона (написанное только по-английски!), после чего обвинил его в том, что тот не перевел послание дословно, а «выдумал» содержание [Постников, 2013, с. 85; Хопкирк, 2004, с. 292; Grover, 1845, р. 37; Kaye, 1874, р. 141].

Подобное поведение эмира оказалось далеко не случайным: в конце ноября в Бухару пришли известия о восстании против англичан в Кабуле 8 ноября (и, в частности, о гибели вышеупомянутого А. Бернса). Убедившись, что британские власти не в состоянии даже контролировать Афганистан, не то что совершить рейд на Бухару, Насрулла больше не нуждался в английских заложниках [Погодин, 1845, с. 244; Постников, 2013, с. 85; Ferrier, 1858,