Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

После скоротечного часа славы, приправленного невероятно романтическими эпизодами героизма и драматизма, либеральный национализм в Европе потерпел катастрофу, от которой так и не смог оправиться. Тот факт, что это произошло, сделал успех национального эксперимента в Америке ещё более важным для судьбы демократического национализма в современном мире. Это была важнейшая истина, которую позже подтвердил Авраам Линкольн в Геттисберге, когда, ни разу не упомянув слово «Америка», он определил Гражданскую войну как испытание, призванное определить, сможет ли «эта нация или любая другая нация, так задуманная и так преданная, долго продержаться».

Но хотя в конце 1848 года либеральный национализм в Америке, казалось, находился на подъеме, что резко контрастировало с его поражением в Европе того времени, на самом деле он столкнулся в Новом Свете с проблемами почти столь же серьёзными, как и те, что одолели его в Старом. Победа американцев над Мексикой и завоевание Юго-Запада закрепили триумф национальной экспансии, но в то же время он вызвал высвобождение сил, вызывавших междоусобные противоречия. Национальное согласие во многом зависело от существования некоего баланса между северной и южной частями Соединенных Штатов. Решение о войне нарушило этот баланс, а приобретение новой империи, в которой каждая из частей хотела доминировать, поставило его под ещё большую угрозу. Таким образом, события, ознаменовавшие кульминацию шести десятилетий захватывающего национального роста, в то же время ознаменовали начало межнациональных распрей, которые на протяжении четверти века будут подвергать американский национализм самым суровым испытаниям. Возможно, можно даже сказать, что события, которые дали американскому национализму силы выжить, также породили высшую угрозу его выживанию.

2. Предвестники секционированного разлома

Если кульминацией раннего роста американского национализма стал договор, превративший Соединенные Штаты в трансконтинентальную республику, то зарождение секционализма, едва не погубившего нацию, символизировала поправка к законопроекту об ассигнованиях, которая так и не была принята. Оба символа появились неожиданно, как работа малоизвестных людей — отвергнутого эмиссара, который до этого был клерком в Государственном департаменте, и новичка из Пенсильвании по имени Уилмот. О любопытном совпадении и взаимодействии национальных и секционных сил говорит тот факт, что поправка Уилмота, поднявшая занавес секционной драмы, была принята 8 августа 1846 года, почти за два года до того, как договор Триста стал сигналом к апогею национализма, которому уже начали угрожать секционные силы.

Восьмое августа пришлось на субботу. Первая сессия первого Конгресса Джеймса К. Полка проголосовала за отставку в следующий понедельник, и обе палаты находились в обычной суматохе конца сессии. В этот одиннадцатый час Полк принял запоздалое решение проглотить неприятную необходимость. В течение многих недель, ещё до начала Мексиканской войны в мае, он маневрировал, чтобы получить средства для переговоров о договоре, по которому Соединенные Штаты приобрели бы территорию у Мексики. Не желая преждевременно раскрывать свои цели, он сначала пытался договориться об ассигнованиях, которые должны были быть проголосованы Сенатом на тайном исполнительном заседании, после чего их можно было бы направить в Палату представителей и принять без обсуждения. Но виги наконец дали понять, что огласка будет ценой их поддержки. После этого Полк решил раскрыть свои намерения и около полудня 8 августа направил в Палату представителей публичное послание, в котором выразил надежду, что «Мексика может уступить территорию…», за что «мы должны заплатить им справедливый эквивалент», и попросил ассигновать 2 миллиона долларов на проведение переговоров.[27]

Таким образом, президент объявил о цели, которую все понимали в частном порядке, но никто не знал публично.[28] Отложив объявление до кануна перерыва, он оставил лишь несколько часов для выражения протеста, но также и минимум времени для принятия своей меры. Однако фактор времени не обескуражил лидеров демократов. Они сразу же привели в движение механизм партийного контроля, и Палата проголосовала за рассмотрение предложенных ассигнований в тот же вечер, руководствуясь правилом, которое ограничивало дебаты двумя часами, при этом ни одному члену не предоставлялось более десяти минут.[29]

Когда Палата собралась после ужина, члены — некоторые частично в состоянии алкогольного опьянения — потащились внутрь с неохотой, лишь наполовину смирившись с мыслью о тяжелом заседании в одну из самых знойных августовских ночей в Вашингтоне. Ледяная вода и вентиляторы были в большом дефиците, и не было никаких дам, чтобы украсить Палату, как это делалось в дни, когда ожидались крупные ораторские выступления. Но по мере того, как сессия начинала продвигаться, в воздухе витала атмосфера ожидания.[30]

Опытные политические практики, возможно, предчувствовали, что может произойти нечто вроде потрясения. В течение семи месяцев администрация проводила свои меры через Конгресс с чрезвычайно жестким контролем, мало заботясь о чувствах рядовых членов. Объявление войны Мексике, меры по поддержке войны, Орегонский договор, снижение тарифов, разработанное министром финансов Робертом Дж. Уокером, вето президента на законопроект о реках и гаванях, который обеспечил бы свинину, дорогую многим конгрессменам, — все это сопровождалось треском кнута партийной дисциплины, все это вызвало негодование в различных кругах, и все они подверглись нападкам в выступлениях на заседании. По некоторым вопросам демократы-северяне нарушали партийные ряды, чтобы голосовать против администрации. Внутри партии пока не возникло серьёзной оппозиции, но настроение многих демократов было гневным, а вопрос о территориальных приобретениях оставался острым.

В начале заседания Хью Уайт, виг из Нью-Йорка, начал дебаты с нападок на экспансионистские планы администрации, предположив, что скрытой целью было расширение зоны рабства, и бросив вызов демократам-северянам внести в законопроект поправки, исключающие рабство на любой вновь приобретенной территории. Далее выступил Роберт К. Уинтроп из Массачусетса, одно из главных орудий батареи вигов, который предсказуемо выступил против. Два других оратора защищали Полка, а затем Дэвид Уилмот, ещё не закончивший свой первый срок от округа Брэдфорд в Пенсильвании, присоединился к шуму тех, кто добивался слова.[31]

В условиях столь жесткого ограничения дебатов председатель Комитета полного состава, должно быть, раздумывал, признать ли Уилмота или какого-то другого претендента. Если да, то он мог вспомнить, что пенсильванец был исключительно верным администратором. Уилмот голосовал за меры по аннексии Техаса, решение о которой было принято ещё предыдущим Конгрессом; он поддержал компромисс по Орегону с его постыдным отступлением от требований провести границу по 54°40′; и, что самое важное, он поддержал снижение тарифов администрации, когда все остальные демократы от Пенсильвании перешли партийную черту и голосовали против него.[32] Председательствующий представил мистера Уилмота.

За отведенные десять минут Уилмот занял достойное место в истории. В первой же фразе он неожиданно осудил Полка за то, что тот не действовал более открыто.