Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

перекрещения (анабаптизм!), инициации в Америку и забвения прежней жизни. Потому такую роль в американской символике играют Левиафан, Иона во чреве кита, кит Моби Дик, «Корабль дураков» – фильм Стэнли Крамера, где тоже «всякой твари по паре», да и плот Гека Финна – ковчег…

Америка растет как бы сверху и сбоку, а не из земли, без пуповинной связи с нею, которую здесь имели индейцы, кого пришельцы истребили, а не смешались, в отличие от Космоса Латинской Америки, более в этом смысле натурального. Если бы они хотя б подчинили туземцев и превратили в рабов, а потом потихоньку смешались в ходе истории, – как это было в Евразии: многие ведь там, почти все народы, сложились из смешения завоевателей с аборигенами (итальянцы, болгары, англичане – и не счесть всех…), то совершился бы привой-подвой к Матери(и) Природине и к народу-породе местной – и культура последующая проросла бы натуральною. Но демократические переселенцы из низов Старого Света хотели работать сами и вырубили индейцев, как деревья. Даже национально-расовый сюжет и конфликт тут не натуральные, а ввезенные: негры ведь тоже переселенцы, а не туземцы…

Истребление индейцев – первородный грех «отцов-пилигримов» и залегает в основании Американской цивилизации. Ныне, когда совесть проснулась и американское общество становится более гуманным, долг к краснокожим платится, за почти отсутствием уже таковых… – чернокожим.

США – это Ноев ковчег микронародов, первая составная внеземная цивилизация – из высадившихся на чужую планету сильных – хищных и исходно свободных индивидов, порвавших со своими Матерями-Природинами (в Старом Свете) и начавших тотально новую жизнь. В Европе – Эдипов комплекс типичен: Сын убивает Отца и женится на Матери. Отсюда динамизм молодости в почете, культ НОВОГО, «новостей», роман-novel, ПРО-гресс в истории. Для Азии и России типично обратное: Отец убивает Сына – старое сильнее, традиция, былина. Это я называю РУСТАМОВ КОМПЛЕКС по имени героя поэмы Фирдоуси «Шах-Наме» Рустама, кто в поединке убивает своего сына – Сохраба. То же Илья Муромец – Сокольника. Иван Грозный и Петр Великий убивают своих сыновей, Тарас Бульба… Тут еще и снохачество: в «Деле Артамоновых» Горького, да и сам любил жену сына. А советская история – это интерференция Эдипова и Рустамова комплексов. Революция 17 года – после контакта с Европой в Первой мировой войне – по Эдипову комплексу: молодчики-революционеры убили царя-батюшку и женились на Матери-Родине. Но далее они же, став отцами – когда сыновья их подросли и могли бы их вытеснить, – довели страну до войны ОТЕЧЕСТВЕННОЙ, где руками немцев сыны были истреблены, а отцы-кащеи остались, – и после войны безмужние невесты поступили в их распоряжение. Тогда рядом с кащеевым царством развилось бабье царство: социально активная женщина везде…

Для бытия США типичен «комплекс Ореста» (так назовем его): матереубийство – причем ее убивают дважды: покидая старую матерь-родину и обращаясь с новой землей без пиетета: не как с матерью, но как со шлюхой. Потому ее разизнасиловали вдрызг, загрязнили окружающую среду – и первые взвыли-открыли проблему экологии, в чем объявилась мстительность гонии чересчур уж прыткой трудово-индустриальной ургии.

Если европейский дух мучительно прорывался из Природы к Свободе, выискивая себе самоопору и собственную субстанцию – в Труде, Идее, Мышлении, «Я» (Декарт, Кант, Гегель, Маркс), то в Америке первична субстанция свободы (= переселенцы, со всем порвавшие), а инстанция Природы вначале в иммигрантах ничтожно по смыслу мала: она тут чужая = в ней видится нуль смысла, есть чисто неорганический бездуховный объект завоевания и труда; не Матерь и не материя даже, но материал-сырье труду в переработку, – и лишь с течением времени тут приходят к открытию понятия Природины как Матери(и) и ценности женского начала. Американцы – герои и мученики свободы, не умеряемой природой. Теперь алчут сотворить себе Мать – ургией гонию добыть… Слабость женского и материнского начал характерна для американской цивилизации: отсутствуют тут и куртуазность-галантность, и ars amandi, которые так уж выпестовали и утончили евразийского индивида от Китая до Франции; нет и любовно-психологического романа европейского типа, вместо которого брутальный секс.

Еще Генри Адамс горько сетовал на это, восхищаясь ролью Матери-Девы и культом Прекрасной дамы в цивилизации Европы. Его «Воспитание Генри Адамса» – как «Исповедь» Руссо, и полезно сопоставить бы ментальность француза и американца по этим книгам. Американский Логос отчетливо проступает в главе XXV его книги – «Динамо и Дева». Само уравнение этих двух символов характерно: Деву, как нечто более далекое, он приводит к более себе понятному – принципу энергии. Посетив Всемирную выставку в Париже в 1900 году (рубеж столетий!), он восхищен лошадиными силами Динамомашины – и все же бросает их в подножие образу Девы, что вдохновлял строителей Шартрского собора. «Пар со всего света не смог бы, как Дева, построить Шартр… СИЛА Девы до сих пор чувствуется в Лурде и кажется столь же мощной (potent), как и Х-лучи; но в Америке ни Венера, ни Дева не имели когда-либо ЦЕНУ как СИЛА (value as force), в лучшем случае – как чувство. Ни один американец не испытывал когда-либо СТРАХА всерьез перед той или другой». Какая шкала ценностей и категорий для понимания! Сила. Потенция (Мощность). Х-лучи (электричество, излучение). Страх. Чтобы оправдать роль образа Девы в истории европейской культуры, искусства, ему требуется приравнять ее к тому, что естественно внятно Американской душе и духу. И вот – критерии Силы и Энергии (при презрении к «Чувству»), Динамики – наиболее говорящи не только простому американскому механику (как, например, другой Генри – Форд, кстати, в это же время конструировавший свою «безлошадную повозку», что вослед за Америкой преобразовала быт мира в XX веке), но и такому просвещенному аристократу духа из потомственных лидеров Америки (его дед – из первых президентов САСШ) и джентльмену, как Генри Адамс.

Эта проблема в динамике серьезно озадачила американского историка. (Это сам Генри Адамс. Он, пуританин, не отваживается говорить о себе от первого лица, как Руссо в «Исповеди», чтущий расхристанность эмоциональной жизни, но скрывается, целомудренный, под «он». Но тут я прозреваю еще и инструментальный подход американца к самому себе – как к прибору опытов и познания, в данном случае. Себя ценит американец как хорошее или не очень орудие того или иного производства. – Г. Г.). Некогда Женщина была возвышена (supreme); во Франции она до сих пор кажется могущественной – не только как чувство, но и как сила. Почему она была неведома в Америке? Очевидно, Америка стыдилась ее, и она стыдилась себя, иначе б не покрывали ее в таком изобилии фиговыми листками. Когда она была истинной