Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

есть пометка красными чернилами – „76“; это – след нумерации бумаг Пушкина, которые были после смерти Пушкина, по высочайшему повелению, описаны в кабинете Пушкина начальником штаба корпуса жандармов Дубельтом. Значит, программа эта, набросанная Пушкиным для себя, не была в руках Гоголя, комедия которого в 1836 г. была уже напечатана и поставлена на театрах обеих столиц. „Ревизор“ писался в 1834–1835 гг. Пушкинскую программу, бумага которой носит клеймо 1832 г., можно отнести к 1832–1833 гг.» («Речь», 1913 г., № 128).

«Следует отметить еще одно ошибочное предположение в комментариях Морозова к этой программе. Здесь он высказал между прочим мысль, что самый этот листок, вернувшийся теперь в Россию из‐за границы путем приобретения его у антиквара, был дан Пушкиным Гоголю, который его где-то затерял во время своих заграничных поездок. Но жандармская цифра „76“, красующаяся в центре этого листка, делает эту догадку ошибочной, так как она самым категорическим образом указывает на то, что до самого момента смерти Пушкина этот листок находился у него; после его смерти с другими бумагами этот автограф попал в руки жандармов, которые занумеровали его» (И. С. Зильберштейн, стр. 37–38).

Недавно, к грибоедовскому столетнему юбилею, вышла книга «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» с «комментариями» того же уже ниже уличенного нами в плагиате И. С. Зильберштейна (изд. «Федерация», М., 1929). Не буду говорить об этом сборнике по существу, а остановлюсь лишь на комментариях.

Одна из самых интересных глав сборника и вместе с тем самая крупная – «Рассказы об А. С. Грибоедове, записанные со слов его друзей» Д. А. Смирновым. Они опубликованы были Н. В. Шаломытовым, отличным знатоком Грибоедова, в «Историческом вестнике», 1909 г., № 3–4, и в «Ежегоднике импер. театров» 1907–8 г. Перепечатывая их, И. С. Зильберштейн говорит во вступительной заметке, что у Смирнова и у друзей Грибоедова были «неточности и прямые ошибки», но что «все это по возможности исправлено нами (!) в примечаниях». Читатель не может не проникнуться убеждением, что примечания, да и еще столь критические, принадлежат всецело И. С. Зильберштейну. И вот на 75 страницах тянутся эти примечания. И что же? Большая часть их (более 80 из 100) – простая перепечатка примечаний Шаломытова, которому принадлежат самые крупные и серьезные (И. С. Зильберштейном прибавлены пустяки). Некоторые из них были подписаны: одни – «Н. Шаломытов», другие – «Н. Ш.», – И. С. Зильберштейн подписи автора предусмотрительно снял. Местами он переделывает чужой текст. «Мы не нашли» – пишет Шаломытов, «Не имеется» – заменяет Зильберштейн. «12 стихов мы нашли в статье Булгарина» – пишет Шаломытов, «12 стихов были опубликованы в статье Булгарина», – пишет Зильберштейн.

Шаломытов в своих примечаниях впервые опубликовал один интересный документ, относящийся к столкновению Завадовского с Шереметевым (в котором участвовал Грибоедов), – И. С. Зильберштейну захотелось его перепечатать, но он не сослался на Шаломытова и «Истор. Вестник», а глухо окрестил этот документ: «малоизвестная (?) в печати выписка». Хитро придумано, не правда ли? Только один раз проскочила подпись Н. Шаломытова, – должно быть «автор», «волнуясь и спеша», забыл ее зачеркнуть. Не знаю, насколько самостоятелен И. С. Зильберштейн по отношению к другим материалам, включенным в сборник, но судя по такому бесцеремонному и широкому использованию работы Шаломытова, надо думать, что расследование других частей сборника должно дать такие же результаты. В одном случае Шаломытов, впрочем, подвел малограмотного, но зато много наглого Зильберштейна, плохо разбирающегося в том, что в руки плывет. М. С. Щепкин сказал Смирнову, что в 1831 г. просидел недели две в холерном карантине «на станции… как бишь ее? На Б начинается… Ну, да там, где Ильмень-озеро». По этому поводу Шаломытов заметил, что станция эта – «Бронницы, под Москвой, что же касается до Ильмень-озера, то или тут изменила совсем память Щепкину, или Смирнов его не понял». Ошибся тут, однако, не Щепкин и не Смирнов, а Шаломытов: была, да и сейчас есть, на Московском шоссе, в Новгородской губернии, близ Ильменя, станция (ям) с тем же именем Бронницы.

«Пушкинианец» и «Грибоедовед» И. С. Зильберштейн в числе прочего имущества присвоил себе и ошибку Шаломытова.

Худо конечно не то, что Зильберштейн перепечатал примечания Шаломытова, тем более, что сам он не мог бы сделать лучших, а то, что он скрыл от читателей его имя. Была бы простая халтура, а так – вышла халтура со взломом.

«О, роковая жажда славы!» <…> Продолжайте, господа Зильберштейны, спокойно ваше «ремесло»… история вас не забудет![411]

После этой публикации для историков литературы довоенной эпохи, особенно ленинградцев, И. С. Зильберштейн стал прочно c ней ассоциироваться. (Хотя ранее, когда конфликтная комиссия Всероссийского союза писателей разбирала поведение Зильберштейна по иному поводу, в постановлении 1929 года отмечалось, что подобные поступки «недопустимы в литературной среде»[412], то была сущая мелочь.) Что-либо напечатать в свое оправдание он не мог: отмыться от предъявленного было тоже мудрено. Поэтому пошел он другим путем: ревизией научных работ Лернера и выявлением… нет, не плагиата, но ошибок, промахов и, что более показательно для Зильберштейна во гневе, идеологических изъянов.

Почти год понадобился Илье Самойловичу, чтобы создать трактат «Об одном любителе неизданных произведений (Литературные нравы сподвижников биографического метода в литературоведении)»: 23 машинописных листа увеличенного формата; окончательная версия трактата была завершена 3 июня 1930 года. Этот текст так и не был опубликован, но авторская рукопись, отложившаяся в архиве И. С. Зильберштейна[413], важна для понимания его «научного метода».

Как можно видеть по заглавию, формальная причина критики – «ошибки» Лернера, которые, впрочем, были современникам известны. Трактат разделен на четыре части. Первая часть посвящена стихотворению «Пробьет последний час…», которое было опубликовано Лернером в 1902 году в «Бессарабских губернских ведомостях» в заметке «Неизданные стихи Лермонтова», однако автором виршей был сам Лернер – «Об этом своем поступке он сам засвидетельствовал, и мы впервые опубликуем его заявление наперекор традиции, не дозволяющей воспроизводить личные сообщения»[414]. Зильберштейн, впрочем, не указывает того, что уже в 1903 году авторство Лермонтова было опровергнуто в «Историческом вестнике»[415], а также того, что сведения об авторстве Лернера ему были известны от П. Е. Щеголева, которому это сказал сам мистификатор. Впрочем, Лернер не скрывал этого: Е. И. Прохоровым в библиотеке ИМЛИ был обнаружен экземпляр тома «Исторического вестника» со статьей С. Г. Москаленко «Новое злоупотребление именем М. Ю. Лермонтова» с такой записью: «Лернер сознавался мне сам, в минуту цинической откровенности, что это восьмистишие сочинил он и шутки (хороша шутка!)