Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

не более двух. Неудивительно, что Перване сохранил статус временщика, став официальным регентом при малолетнем правителе [Бартольд, 1973а, с. 233–234; Запорожец, 2017, с. 364; Amitai-Preiss, 1995, р. 159–160; Bar Hebraus, 1932, р. 446; Yildiz, 2006, р. 318][117].

В начале 1270-х годов послы Перване были официально направлены на переговоры с мамлюкскими властями Сирии и Египта, что свидетельствовало о его весьма широких властных прерогативах [Amitai-Preiss, 1995, р. 127–129]. Статус Перване, причем не только в Сельджукском султанате, но и в глазах иностранных правителей, был настолько высок, что, например, в анонимном грузинском «Хронографе» XIV в. он характеризуется как султан, хотя при этом и отмечается, «что пред этим временем преставился великий султан сельджукид Киасдин. А раб его Парван похитил султанство, а также супругу его – дщерь Русуданову – Гурджи-Хатун забрал себе в супружницы, и заимел он весь Понт, Асию и Каппадокию» [Анонимный грузинский «Хронограф» XIV в., 2005, с. 113; Шенгелия, 1984, с. 240–241] (см. также: [Гордлевский, 1960, с. 66]).

Стремясь сохранить и укрепить свое положение, Перване старался покровительствовать наукам и искусству, чем расположил в свою пользу не только других сановников, но и интеллектуальную элиту. Историки Ибн Биби и Аксарайи впоследствии писали, что он возродил обычаи двора, существовавшие при Малик-шахе (1072–1092), который в сельджукской историографии представлялся как идеальный правитель [Бартольд, 1973а, с. 234]. По некоторым сведениям, Перване считался последователем (мюридом) выдающегося суфийского деятеля и известного поэта Джалал ад-Дина Руми, который пользовался этим для того, чтобы либо продвинуть на чиновную должность кого-то из своих близких, либо убедить везира смягчить приговор тому или иному подсудимому [Peacock, 2013, р. 207–208, 212–215] (см. также: [Гордлевский, 1960, с. 66, 87, 225; Hillenbrand, 1993, р. 480]). И именно со смертью Перване, по мнению хронистов, в Сельджукском султанате начались смуты [Yildiz, 2006, р. 313] (см. также: [Шенгелия, 1984, с. 242]).

К середине 1270-х годов везир начал тяготиться контролем монгольских властей Ирана, которые все больше усиливали полномочия своих наместников в Малой Азии, увеличивали налоги и т. д. Перване совершенно справедливо полагал, что по мере роста значения монгольских сановников в султанате его собственные прерогативы будут уменьшаться [Yildiz, 2006, р. 332]. В результате он совершил то, в чем регулярно обвинял своих недругов, – вступил в переписку с египетским султаном Бейбарсом (1260–1277), призывая его вторгнуться в Малую Азию, вытеснить оттуда монголов и установить собственный сюзеренитет над Сельджукским султанатом[118].

Первое послание в Египет он направил в 1274 г., причем, по некоторым сведениям, в составе посольства был его сын и наследник Мухаджиб ад-Дин Али [Рашид ад-Дин, 1946, с. 88; Шукуров, 2001, с. 169–170]. Уже в 1275 г. мамлюкский султан предпринял попытку вторжения, однако на этот раз монгольские военачальники, командовавшие войсками на границе с Сирией, отреагировали оперативно и масштабное вторжение не состоялось. Немалую роль в этом сыграло и то, что сам Перване по приказу ильхана Абаги тоже стал собирать войска для поддержки монгольских пограничных отрядов.

Однако двумя годами позже ситуация стала складываться крайне невыгодно для монголов: при непосредственном участии Перване целый ряд сельджукских удельных владетелей стал готовить антимонгольское восстание, а султан Бейбарс, вновь активно призываемый везиром, сам возглавил мамлюкскую армию и неожиданно вторгся в Малую Азию [Amitai-Preiss, 1995, р. 144] (ср.: [Запорожец, 2017, с. 365–366]). Ильхан направил против него войска, как и прежде приказав Перване с собственными отрядами из сельджуков, грузин и армян присоединиться к ним. Персидские источники утверждают, что сельджукский везир повел себя очень коварно: выполнив приказание своего сюзерена, он соединился с монгольскими военачальниками, в честь которых устроил праздник, длившийся целых пятнадцать дней. Все это время, как утверждают средневековые авторы, он просто-напросто спаивал и самих военачальников, и монгольских солдат, а на шестнадцатый день Бейбарс неожиданно напал на них [Ахари, 1984, с. 91; Bar Hebraus, 1932, р. 457].

Монголы оказали сопротивление, но в силу внезапности нападения и неучастия в битве войск Перване понесли поражение, потеряв около 6 тыс. воинов. Войска под командованием Перване не приняли участие в битве, но ряд сельджукских эмиров (в том числе сын и племянник Перване) после отступления монголов перешли на сторону султана Бейбарса [Рашид ад-Дин, 1946, с. 88; Шенгелия, 1984, с. 240, 241; Amitai-Preiss, 1995, р. 173] (см. также: [Запорожец, 2017, с. 366–367]). После этого мамлюкский правитель, не встречая сопротивления, двинулся вглубь султаната и достиг одного из крупнейших его городов – Кесарии (Кайсери).

Что же делал в это время Перване? По мнению исследователей, он вел себя крайне нелогично и непоследовательно (см., например: [Amitai-Preiss, 1995, р. 175]). Призвав Бейбарса в султанат, изгнав с его помощью монголов из Малой Азии и получив гарантию сохранения трона за Кей-Хосровом III, а поста везира – за собой, он тем не менее не спешил соединиться со своим союзником. Напротив, захватив в столице султаната юного султана, собственную семью, везира Фахр ад-Дина Али и еще ряд сановников, он перевез их в собственный укрепленный замок Токат (Докат, Докия) и только после этого направил поздравительное письмо Бейбарсу [Рашид ад-Дин, 1946, с. 88; Шенгелия, 1984, с. 242; Bar Hebraus, 1932, р. 457] (см. также: [Гордлевский, 1960, с. 66; Yildiz, 2006, р. 383–384]). Султан в ответ пригласил его на празднование в честь взятия Кесарии, но Перване сообщил, что сможет прибыть не ранее чем через две недели [Amitai-Preiss, 1995, р. 174].

Единственным объяснением такого поведения сельджукского временщика, как полагают исследователи, могли служить его сомнения в стабильности позиций Бейбарса. В самом деле, вскоре у мамлюкского правителя возникли проблемы со снабжением войска, поэтому, узнав о приближении монгольской армии из Ирана под командованием самого ильхана Абаги, он оставил Кесарию и возвратился в собственные владения [Ibid., р. 175].

Восстановив контроль над Малой Азией и Сельджукским султанатом, Абага вызвал Перване к себе, и на этот раз везир не стал медлить с выполнением приказа. Захватив с собой султана Кей-Хосрова III, он «в страхе и ужасе» прибыл в лагерь ильхана. Естественно, к этому времени монголы, уцелевшие после битвы с Бейбарсом, имели возможность сообщить правителю Ирана о деяниях Перване, так что ильхан пожелал расследовать это дело [Анонимный грузинский «Хронограф» XIV в., 2005, с. 113; Рашид ад-Дин, 1946, с. 88] (см. также: [Hillenbrand, 1993, р. 479]).

Имея многолетний опыт общения с сельджукским временщиком и зная о его коварстве и двуличии, Абага не поспешил с предъявлением ему обвинения[119]. Напротив, он постарался всеми способами усыпить бдительность Перване: устроил в его честь празднование и всячески демонстрировал ему свою благосклонность. Но при этом принял меры, чтобы везир не покинул его ставки, фактически взяв его под стражу [Bar Hebraus, 1932, р. 458].

Удивительно, но столь опытный в интригах Перване так и не понял, что против него затевается расследование. Имея при дворе ильхана не только противников, но и многочисленных покровителей, он, по-видимому, решил, что если будет себя вести как ни в чем не бывало, то и на этот раз выпутается из беды. Однако его надеждам не суждено