Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

«общее» тут в чести: «здравый смысл» здесь – common sense, а парламент, «Верховный (по русско-континентальной самоприниженности перед властью) совет» – House of Commons, «домишко общий»…

Идеал англичанина – ДЖЕНТЛЬМЕН. Это в высшей степени «самосделанный» человек, зависящий только от себя. Человек-остров. Но нелегко быть таким, много жертв приходится принести на алтарь независимости. Надо осознать свою меру, размеры своих талантов и способностей, и лучше недооценить их, чем переоценить (в отличие от француза, который склонен к обратному). Потому что в последнем случае вы можете выглядеть смешным и узреть презрение в глазах истинного джентльмена. В первом же случае (когда я сдерживаю свой потенциал) я имею сопрятанное самоуважение и право иронии.

Итак, самоограничение и воздержание. Но это значит, что вам надо обрезать свои желания, сдерживать страсти, ибо они могут вынести за пределы вашей меры и ввести в зависимость от других людей и вынудят заискивать, унижаться. Может случиться, что, практикуя самоограничение, вы можете потерять много шансов, лишить себя успеха, счастья. Вам надо было, может быть, всего лишь присогнуться малость и попросить… Но это значило б потерять нечто большее, чем удачу, – самоуважение. И вы предпочитаете быть скорее умеренным в амбициях, нежели рисковать и, может быть, выиграть. Джентльмен – смелый человек, он может рисковать жизнью, но не самоуважением.

Вот как идеал джентльмена описывается в книге Розенштока-Хюсси «Из Революции»: «Роберт Пиль сказал однажды: “Требуется три поколения, чтобы создать джентльмена”. В нем нет ни одной черты, связанной с положением, когда человек зависит от других или правит другими. Джентльмен – воплощение независимости. Он твердо держит слово – даже если его обещание приводит его к проигрышу… Джентльмен выдерживает себя в моральной дисциплине еще и через отречение от высокоумных претензий интеллекта. Он предпочитает находить свой путь инстинктом, через внутренние ощущения, но не логической цепью дедукции.

Кардинальная добродетель англичанина – присутствие духа. Если немец в своей речи предложит результат прошлой мысли, а русский изложит план на абстрактное будущее, то англичанин полагает невежливым вторгаться в настоящее со своими прошлыми мыслями или будущими намерениями. Его речь изобилует преуменьшениями и мягкой иронией. Самоконтроль, самообладание, самоподавление, самостушевывание, самозавоевание и т. п. – неистощимый список подобных слов указывает на это одно из величайших достижений англичанина. “Его отличала обычная английская тенденция скрывать свой талант, который мог бы подразумевать притязание на превосходство”, – говорил сэр Джильберт Мэррей о своем молодом друге. Француз принимает во внимание внезапные повороты колеса фортуны, англичане берут на себя полный риск и умеют достойно проигрывать. И это не случайно, что “джентльменское соглашение” стало надежнейшим гарантом в международных отношениях»[4].

Итак, француза заботит мнение о нем в глазах других, в кругу, в «социальном рондо» своего общества. Это не САМОуважение, но ДРУГИМИ-уважение. И лучше, если другие будут более высокого мнения о моих способностях, нежели они на самом деле. Чтобы понравиться людям, француз может из кожи вон лезть и развить способности за пределы своей меры, действительно превзойти себя. Так тщеславие может стать импульсом ко благу, к совершенствованию.

Немец обладает самоуважением, как и англичанин, но заходит в этом за свою меру, чувствуя себя бесконечным, Сверхчеловеком. Это гордость, высокомерие, что чуждо джентльмену, хотя он и может выглядеть похоже. Он просто замкнут, потому что «фамильярность порождает презрение» – английская пословица.

Еврей заботится не о том, как он выглядит и о самоуважении, но о результате своих усилий. Для этой цели он не остановится перед самоуничижением, потому что «я» – совсем не имеет такого значения для него, но реальные ценности: Бытие, Жизнь, Любовь, Богатство – эти серьезные сути. И царь Давид, и иудейские пророки были экстатичны, то есть выходили за границы своих «я» – чтобы встретить Бога, и не останавливались перед проклятьями своему «я» (как Давид в своих псалмах покаяния).

В самосделанном человеке-острове естественна тяга к обособленному житию, иметь свой дом – как микрокосмос: там и свой огонь – камин (долго сопротивляется англичанин центральному отоплению, что дышит тотальностью, непрошеным континуумом континента; он же чтит дискретность – в Пространстве и во Времени). Ему надо иметь свою крышу – как свое небо, откуда выходить на прямой контакт с Духом Святым, минуя посредников. Принцип посредства, напротив, приемлем континенталам: вспомним «средний термин» в силлогистике Аристотеля или «опосредствованье» в философии Гегеля… Это все элементы подчинения единичному всеобщему, целому и оттуда управления моей малостью. Англичанин же предпочитает, если подчиняться, то – себе самому (но зато и строг он к себе, не снисходителен), иметь, так сказать, «хоум-руль» во всем, самоуправление (о чем Ирландия века мечтает и чего добивается…)

Когда Англия пришла к своей сущности и установилась в своем особом сложившемся качестве среди стран и культур мира (а совершилось это в XVII веке, к концу его), настала пора ей вспомнить о своем втором призвании: что она не только остров, но и корабль в ОКЕАНЕ. Джентльмен преображается в Моряка. Отныне это два главных типа англичанина. Если Джентльмен весь – самосдержанность в своем доме-крепости у камина, то Моряк весь – спонтанность и открытость навстречу всем ветрам и впечатлениям, идеям и действиям. (Такое настроение и состояние человека выражено в «Оде Западному Ветру» Шелли.) Робинзон Крузо, Гулливер, Родерик Рэндом, наугад и наудачу плывущий в мир, Джон Сильвер (из «Острова сокровищ» Стивенсона) и прочие «джентльмены удачи» – подлинно!..

Вот Робинзон Крузо. Само имя – от милой птички Робин (малиновки, что излюблена в английских народных песнях и у поэтов) знаменует его как того истинного Сына Англии, кого она выпестовала за предыдущие столетия, кого отлила ее субстанция и кого теперь можно экспортировать в другие страны и земли, дабы цивилизовать их в английском стиле. Островитянин сам, он становится основателем цивилизации на новооткрытом острове, как новый Бог-Творец, обожаемый язычником Пятницей. За век до того подобный случай описан в Шекспировой «Буре», где Просперо сходен с Робинзоном, а Калибан – с Пятницей. Но есть и знаменательная разница между ними. Просперо – волшебник, маг и чародей, тогда как Робинзон – прагматик и техник, чьи орудия совершенно рациональны. И как раз эта абсолютная рациональность того, что и как он делает, образует уникальное очарование и поэзию этой книги. Это просто учебник для каждого: как быть «самосделанным» человеком и построить самосделанный космос вокруг себя. «Робинзон Крузо» может рассматриваться как пророчество о становящейся Американской цивилизации, которая тоже строилась самосделанными людьми, пуританами, потерпевшими религиозное и бытовое кораблекрушение у себя на родине в Англии и высадившимися в Новом Свете создавать самосделанный мир, – с той только разницей, однако, что они