Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова

к определенной социальной страте. В стране развитого социализма дефицитные вещи подчеркивали имущественно-статусное расслоение общества не менее отчетливо, чем предметы роскоши в западной консьюмеристской культуре.

Ярким примером расхождения официального дискурса с действительностью стала сеть валютных магазинов «Березка»[105]. Богатый ассортимент модной одежды и обуви был доступен лишь избранным обладателям валютных сертификатов. Преимущественно импортный ассортимент закрытых магазинов дополнялся советскими товарами особого повышенного качества — «экспортного». Вещи из «Березки» становились знаком статуса, моментально считываемым маркером привилегий и доступа к закрытому миру западных товаров. Информанты Анны Ивановой, исследовательницы феномена валютных магазинов, свидетельствовали: «вещи были совершенно особенные, березовое шмотье видно было на улице, издалека, особенно до середины восьмидесятых»; «В Москве если человек хорошо одетый, говорили: о, это из „Березки“! Вот такое было расслоение общества» (Иванова 2018: 202). Не удивительно, что в перестроечные годы магазины сети «Березка» стали одной из главных мишеней общественной критики в рамках кампании по борьбе с привилегиями и теневой экономикой.

В преддверии перестройки, как индикатор назревших в обществе проблем, на экраны вышел фильм «Блондинка за углом» (1984, реж. В. Бортко) — остросоциальная комедия-гротеск на тему всепроникающего блата. По сюжету, неудачливый астрофизик Николай Гаврилович Порываев устраивается в гастроном грузчиком и завязывает отношения с оборотистой продавщицей Наденькой, которая «сидит на дефиците» и обещает из Порываева «сделать человека». Надя, живущая по девизу «Нет проблем!», имеет связи со всеми «нужными людьми» — от мясника до автомеханика. Примечательно, что у нее есть доступ в гостиницу «Прибалтийская» — наглядное подтверждение материального благополучия и высокого статуса в системе неформальных взаимовыгодных связей. Гостиница «Прибалтийская», построенная при участии шведской компании к Олимпиаде-80, предназначалась для приема иностранных гостей и стала знаковым сооружением позднесоветского Ленинграда — символом советской дольче вита: престижного потребления, иностранного образа жизни и доступа к дефициту. Одета Наденька блестяще — в прямом и переносном смысле. Ее гардероб — квинтэссенция модных трендов эпохи диско. И вовсе неслучайно в кадре несколько раз подолгу оказывается обувь героини — роскошные босоножки из золотистой кожи — говорящая деталь, которую современник считывал без труда. Надя со своими золотыми туфельками — принцесса, существо из недоступного мира, существующего бок о бок с реальностью обычной, но, как магазин «Березка», доступного лишь избранным. Антитеза золотым импортным туфелькам Нади — синие советские кеды Порываева: обе пары обуви, как неслучайные костюмные знаки, показаны на экране крупным планом. Конфликт полюсов предперестроечной повседневности — мечты и обыденности, недоступного и доступного, импортного и советского, волшебного «там» и прозаического «здесь» — выражен языком костюма.

Таким образом, отношения стихийной повседневной и диктуемой сверху официальной моды были сложны и противоречивы. Попытки последней с помощью разветвленной инфраструктуры и властного дискурса контролировать моду повседневности оказались не слишком успешны. В советской массовой культуре возникал модный культ западных вещей и неформальные вестиментарные практики параллельно, а чаще — вопреки официальному дискурсу. В то же время нельзя утверждать, что ключевой догмат официальной моды — концепция хорошего вкуса — никак не затронул общественное сознание: многие советские люди вполне ее усвоили. Нередко двойственным было отношение к потреблению как таковому: желание иметь хорошую, прежде всего заграничную вещь, вступало в противоречие с усвоенными представлениями о недопустимости «вещизма». Этот внутренний конфликт советского потребителя, преимущественно из интеллигентской среды, литературный критик Галина Юзефович остроумно назвала «стыдливым консюмеризмом» и «потребительским неврозом» (Юзефович 2017).

Кадр из фильма «Блондинка за углом» (1984, реж. В. Бортко)

Официально культивируемый «народный стиль» в костюме не встречал особого энтузиазма со стороны советского человека, зато многолетние попытки власти пресечь интерес к западной моде приводили к прямо обратному эффекту. Большая часть спущенных сверху модных инициатив не приживалась, но в отдельных случаях это случалось: так произошло, например, с активно пропагандируемой синтетикой, которая в оттепельные годы действительно пользовалась спросом. Примечательно, что примеров влияния повседневной моды на официальную оказалось не меньше, чем официальной — на повседневную. Порой стихийно зародившееся в советской повседневности модное течение вначале вызывало отторжение со стороны официального дискурса и легкой промышленности, а затем влияло на ассортимент швейных фабрик, утратив к тому времени былую популярность: так случилось, например, с упомянутыми сапогами-чулками или плащами «болонья». Вопреки риторике и задачам официальная мода не контролировала повседневную моду, а вынужденно адаптировалась к ней — с неминуемой задержкой и сомнительным успехом. Две советские моды — официальная и повседневная, состояли в сложном и неочевидном симбиозе, невозможные одна без другой. Этот симбиоз обрел в период застоя статичную форму, которая в русле общих перестроечных процессов начала мутировать и распадаться в середине 1980-х годов.

Закончить главу хотелось бы частной бытовой историей с легким трагикомическим оттенком, режиссер Георгий Данелия этот жанр называл «печальной комедией»:

Мои друзья женились в 1983 году. В магазинах было пусто, зато в загсе при подаче заявления давали талон на посещение универмага «Юбилей», по этому талону можно было отхватить какой-нибудь дефицит. Они поехали туда в выходной день, отстояли хвост и купили югославские мужские ботинки. Потом ездили еще по каким-то делам, домой пришли под вечер. Открыли коробку — маме показать. В коробке лежали два правых ботинка. Они без всякой надежды на успех поехали в магазин, на Охту со станции метро «Московская» верхним транспортом, ни «Ладожской», ни «Новочеркасской» тогда еще не существовало. Было понятно, что ботинки давно расхватали. Успели за 10 минут до закрытия и в обувном отделе увидели грустного мужика, у которого были два левых ботинка. Вот радости-то было! (воспоминание О.)

Портрет трех молодых людей в модном «прикиде». СССР, конец 1980-х. Из личного архива М. Тереховой

Глава 9. Кроссовки «КПСС» и сапоги «Ленвест», или Перестройка в моде/перестройка моды

9.1. Кеды, джинсы и «молодежный вопрос»

К 1980-м годам, спустя более чем десятилетие после международных студенческих волнений 1968 года, официальная мода осознала, что надо бы повернуться лицом к молодежи. Произошло это потому, что существование особой, стихийной и неподконтрольной, молодежной культуры стало слишком очевидным и требовало реакции со стороны власти. Разрыв между молодежными модными течениями и «социалистической модой» оставался колоссален, и это понимали обе стороны. Необходимость принимать какие-то меры была вызвана не только идеологическими, но и объективными экономическими причинами: если успехи легкой индустрии в деле обеспечения взрослого населения достойной одеждой оставались весьма сомнительными, то с молодежной модой дело обстояло совсем плачевно. И это приводило к убыткам государственных предприятий, с одной стороны, и расцвету теневой экономики —