Блог «Серп и молот» 2021–2022 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2021–2022 читать книгу онлайн
У нас с вами есть военные историки, точнее, шайка клоунов и продажных придурков, именующих себя военными историками. А вот самой исторической науки у нас нет. Нельзя военных разведчиков найти в обкоме, там они не водятся, обкомы вопросами военной разведки не занимаются. Нельзя военных историков найти среди клоунов-дегенератов. Про архивы я даже промолчу…
(П. Г. Балаев, 11 октября, 2021. Книга о начале ВОВ. Черновые отрывки. «Финская война»)
Вроде, когда дело касается продавца в магазине, слесаря в автосервисе, юриста в юридической фирме, врача в больнице, прораба на стройке… граждане понимают, что эти профессионалы на своих рабочих местах занимаются не чем хотят, а тем, что им работодатель «нарезал» и зарплату получают не за что получится, а за тот результат, который работодателю нужен. И насчет работы ученых в научных институтах — тоже понимают. Химик, например, работает по заданию работодателя и получает зарплату за то, чтобы дать тот результат, который работодателю нужен, а не тратит реактивы на своё хобби.
Но когда вопрос касается профессиональных историков — в мозгах публики происходят процессы, превращающие публику в дебилов. Мистика какая-то.
Институт истории РАН — учреждение государственное. Зарплату его научным сотрудникам платит государство. Результат работы за эту зарплату требует от научных сотрудников института истории государство. Наше российское. Какой результат нужен от профессиональных историков института истории нашему государству, которое финансирует все эти мемориалы жертвам сталинских репрессий — с двух раз отгадаете?
Слесарь в автосервис приходит на работу и выполняет программу директора сервиса — ремонтирует автомобили клиентов. Если он не будет эту «программу» выполнять, если автомобили клиентов не будут отремонтированы — ему не то, что зарплаты не будет, его уволят и больше он в бокс не зайдет, его туда не пустят. Думаете, в институтах по-другому? Если институты государственные — есть программы научных исследований, утвержденные государством, программы предусматривают получение результата, нужного государству. Хоть в институте химии, хоть в институте кибернетики, хоть в институте истории.
Если в каком-нибудь институте кибернетики сотрудники не будут давать результата нужного государству в рамках выполнения государственных программ, то реакция государства будет однозначной — этих сотрудников оттуда выгонят.
Но в представлении публики в институте истории РАН нет ни государственных программ исследований, ни заказа государства на определенный результат исследований, там эти Юрочки Жуковы приходят на работу заниматься чисто конкретно поиском исторической истины и за это получают свои оклады научных сотрудников государственного института.
А потом публика с аппетитом проглатывает всю «правду» о Сталине, которую чисто конкретно в поисках истины наработали за государственную зарплату эти профессиональные историки, не замечая, каким дерьмом наелась.
Вроде бы граждане понимают и знают, что наши государственные чиновники выполняют волю правительства, которое действует в интересах олигархата, и верить этим чиновникам может только слабоумный. Но когда дело касается вопросов к профессиональным историкам, чиновникам государства в институте истории РАН, то всё понимание куда-то исчезает, Витенька Земсков и Юрочка Жуков становятся чисто конкретными независимыми искателями правды о Сталине и СССР. За оклады и премии от государства…
(П. Г. Балаев, 30 августа, 2022. «Профессиональные историки и историки-самозванцы»)
-
Сознание, что командование и штабы других армий фронта находятся примерно в таком же положении, как и мы, заметно изменило поведение командарма. Он стал менее угрюмым и замкнутым. Грубые нотки в обращении с окружающими исчезли. Надо сказать, что перемена в настроении командарма в какой-то мере коснулась и меня, и Федора Ивановича Шлыкова.»
Это Коробков разоткровеничался, когда со штабом, якобы, вышел из окружения. В окружении они не были, конечно, ни часа. Их немцы не успели окружить. Скорости немцам не хватило.
Выдвинули его… Как бы этот его монолог не казался диким, но у меня такое было. Даже с моим одним непосредственным начальником, тоже на генеральской должности. Тоже был крутым и разговаривал только командным голосом с подчиненными. Пока не пришла «война».
— Петр Григорьевич, разве они не знали, что я в таможенном деле еще не разбираюсь?
Да-да, «они» не знали, а ты сам знал, когда на генеральскую должность соглашался в той структуре, о которой ты понятия раньше не имел? За уши тебя притащили? Теперь тебя нужно простить за всё, что ты накомандовал? Может, еще и наградить?
Но это не совсем к Коробкову относится, который полком командовал еще в 1924 году, в 1936 — дивизией, в 1939 — корпусом, армию получил через два года командования корпусом. Может, его надо было 10 лет перед войной тренировать на армии? Может, потому не справился, что опыта было мало?
А вот известный товарищ Константин Константинович только за год до войны стал командиром корпуса, а всего через месяца 4 после начала войны принял армию и ничего, справился. Да еще как!
Гражданин Коробков, а когда вы заходили в театр и там все военные вскакивали по стойке «смирно», а дамы восторженно вздыхали — какой красивый генерал! — вы тогда чувствовали, что справлялись?
Конечно, когда Коробков узнал, что в Могилеве уже работает Ворошилов и он начинает из тех войск, которые бросили эти «неопытные» генералы, сколачивать части и строить оборону, да сама фигура Ворошилова… здесь уже оставалось только жаловаться на то, что тебя рано назначили. Что это не ты виноват, а те, кто тебя, неопытного, поставили… Ага, подставили.
Когда Климент Ефремович увидел из Могилева, что эта струсившая генеральская шваль натворила, как свидетельствует Мамсуров, он сказал:
«Ну что же, придется готовиться и перейти к старой русской пословице — допустить до Можая, а от Можая гнать при этом.»
Сволочи!..
* * *
…Мой дед мне много рассказывал о Ворошилове, о том, как Климента Ефремовича в войсках любили. Я не помню уже подробностей того, что Павел Карпович говорил мне о Тухачевском, с которым ему пришлось пару раз сталкиваться, но запомнилось — хам и барин. Мой дед не был генералом, в 30-м году закончил службу старшиной-сверхсрочником, поэтому у него мнение было о Тухачевском с низов, так сказать. Не любили красноармейцы этого «Страдивари».
Уже более зрелым человеком, перечитывая «Пройденный путь» Семена Михайловича Буденного, я понял, почему Михаил Тухачевский так закончил жизнь. В книге Семена Михайловича красочно описана первая встреча с будущей жертвой репрессий. Тогда Буденный и Ворошилов, разгромив основные силы Деникина на Северном Кавказе, приехали в штаб фронта и увидели впервые своего командующего. Нарвались на хамскую выходку. Я не буду здесь пересказывать эту сцену, лучше прочтите ее у Семена Михайловича. Только присутствие и вмешательство Серго Орджоникидзе тогда спасло, подозреваю, этого поручика, выскочившего в комфронтом, от конкретных люлей по хамской барской роже.
Если у вас есть хоть какой-то жизненный, служебный, административный опыт, то вы со мной согласитесь: хам-начальник всегда трус. Абсолютно всегда. Исключений вообще не бывает. Психологи знают этот феномен, когда грозное с виду тело при первой же более-менее серьезной опасности, когда надо на себя ответственность брать и нести ее, сразу превращается в тряпку.
Поэтому Михаил Николаевич, едва попав на фронт, чуть ли не в первом бою, угодил в плен. А поведение его во время польской компании — особенно показательное. Когда он получил известие о разгроме своих войск (штаб его от театра боевых действий был настолько «близко», что известие пришло, когда Пилсудский его армии уже шинковал, как капусту), то забился в свой вагон и несколько дней… переживал, никому на глаза не показываясь. Это трусость.
И немцы его вербанули потому, что он был трусом. Подробностей вербовки мы не знаем, конечно, но у меня хватает опыта представить, как оно было. Сведений о моральном разложении, как тогда говорили, Михаила Николаевича, хватает. На аморалке немецкая разведка его и прихватила. А трусость не позволила отвергнуть вербовочное предложение.
И как только его арестовали, после первого же допроса это дрожащее от страха тело поплыло, сдало всех подельников и собственноручно, в подробностях, написало, что он планировал по заданию немецкой разведки.
Выше уже были слова Сандалова о грубости с подчиненными командующего 4-ой армии Коробкова. Которая сменилась — «на мои плечи взвалили непосильный груз командарма». Начал плакаться этим же подчиненным, на которых раньше покрикивал. Омерзительнейшее зрелище — опустившийся из-за страха от предстоящей ответственности начальник, командир, который теперь ищет оправдание в том, что его ошибочно выдвинули. Вышестоящее руководство виновато. Это тело считало себя военным. Наверно, оно само пощадило бы рядового бойца-дезертира, который тоже стал бы плакаться, что его ошибочно военкомат призвал, потому что у него плоскостопие и тонкая душевная организация, неспособная вынести грохота рвущихся снарядов?
А потом Сандалов в Могилеве увидел и Павлова:
«Под Могилевом встретили два броневика и легковой автомобиль, именовавшийся в просторечии „эмкой“. Мелькнула мысль: „Уж не командующий ли фронтом едет?“ Действительно, это был генерал Павлов. Он осматривал позиции в районе Могилева. Меня поразили происшедшие в нем изменения. Это был уже совсем не тот самоуверенный человек, каким я привык его видеть. Павлов как-то осунулся, сгорбился. Голос стал тихим, в глазах светилась тревога. Чувствовалось, что теперь ему самому стало ясно, насколько непосильно для него командование фронтом, да еще в такой сложной обстановке.»
Такая же картина. Орёл стал мокрой курицей. Вполне правдив Мамсуров, когда описывал, как этот «орёл» порывался облизать сапоги Ворошилова. Простите, мол, неспособного фронтом командовать. Так-то я парень ничего себе из себя, только с фронтом не справился.
Не справился с фронтом? Осознал, что натворил? Так возьми в руки винтовку, иди на передовую в окоп, умри,
