Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

жены он согласился и под восторженные крики толпы отправился занимать императорское место на играх в Ипподроме. Тем временем Юстиниан спрятался в своем дворце и задумал бежать; императрица Феодора отговаривала его и призывала к активному сопротивлению. Белисарий, предводитель армии, принял это поручение, собрал из своих войск несколько готов, привел их на Ипподром, вырезал 30 000 жителей, арестовал Ипатия и убил его в тюрьме. Юстиниан восстановил уволенных чиновников, помиловал сенаторов-заговорщиков и вернул детям Гипатия их конфискованное имущество.6 В течение следующих тридцати лет Юстиниан был в безопасности, но только один человек, кажется, любил его.

II. ТЕОДОРА

В своей книге о зданиях Прокопий описывает статую жены Юстиниана: «Она прекрасна, но все же уступает красоте императрицы; ведь выразить ее прелесть словами или изобразить ее в виде статуи было бы совершенно невозможно для простого человека».7 Во всех своих трудах, кроме одного, этот величайший из византийских историков только и делает, что хвалит Феодору. Но в книге, которую он оставил неопубликованной при жизни и поэтому назвал «Анекдоты» — «не выданные», — Прокопий развернул настолько скандальную историю о добрачной жизни царицы, что ее достоверность обсуждается уже тринадцать веков. Эта «Тайная история» — краткое изложение откровенной злобы, полностью одностороннее, посвященное очернению посмертной репутации Юстиниана, Феодоры и Белисария. Поскольку Прокопий — наш главный авторитет для этого периода, а в других своих работах он, очевидно, точен и справедлив, невозможно отвергнуть «Анекдот» как простое измышление; мы можем лишь оценить его как гневную месть разочарованного придворного. Иоанн Эфесский, хорошо знавший императрицу и не упрекавший ее ни в чем другом, называет ее просто «Феодора-трусиха».8 В остальном обвинения Прокопия почти не находят подтверждения у других современных историков. Многие богословы осуждали ее ереси, но ни один из них не упоминает о ее разврате — невероятная щедрость, если ее разврат был реальным. Мы можем с полным основанием заключить, что Феодора начала как не совсем леди, а закончила как королева.

Она была, как уверяет Прокопий, дочерью дрессировщика медведей, выросла в цирке, стала актрисой и проституткой, шокировала и восхищала Константинополь своими развратными пантомимами, неоднократно успешно практиковала аборты, но родила незаконнорожденного ребенка; стала любовницей сирийца Хесебола, была покинута им и на некоторое время пропала из виду в Александрии. Она вновь появилась в Константинополе как бедная, но честная женщина, зарабатывающая на жизнь прядением шерсти. Юстиниан влюбился в нее, сделал своей любовницей, затем женой, а потом и царицей.9 Мы не можем сейчас определить, сколько правды в этом proemium; но если подобные предисловия не беспокоили императора, они не должны надолго задерживать нас. Вскоре после свадьбы Юстиниан был коронован в Святой Софии; Феодора была коронована как императрица рядом с ним; и «даже ни один священник, — говорит Прокопий, — не показал себя возмущенным».10

Из той, кем она была, Феодора превратилась в матрону, чье императорское целомудрие никто не оспаривал. Она жаждала денег и власти, иногда поддавалась властному нраву, иногда интриговала для достижения целей, противоположных целям Юстиниана. Она много спала, от души предавалась еде и питью, любила роскошь, украшения и показуху, многие месяцы в году проводила в своих дворцах на побережье; тем не менее Юстиниан всегда оставался очарован ею и с философским терпением сносил ее вмешательства в свои планы. Он бесцеремонно наделил ее суверенитетом, теоретически равным своему, и не мог пожаловаться, если она пользовалась своей властью. Она принимала активное участие в дипломатии и церковной политике, ставила и снимала пап и патриархов, низлагала своих врагов. Иногда она отменяла приказы мужа, часто в интересах государства;11 Ее ум был почти соизмерим с ее властью. Прокопий обвиняет ее в жестокости по отношению к своим противникам, в заключении в темницу и нескольких убийствах; люди, серьезно обидевшие ее, могли исчезнуть без следа, как в политических нравах нашего века. Но она знала и милосердие. В течение двух лет она защищала, пряча в своих апартаментах, патриарха Антемия, сосланного Юстинианом за ересь. Возможно, она была слишком снисходительна к прелюбодеяниям жены Белисария, но чтобы сбалансировать это, она построила красивый «Монастырь покаяния» для исправившихся проституток. Некоторые из девушек раскаялись в своем раскаянии и выбросились из окон, буквально скукожившись до смерти.12 Она по-бабушкиному интересовалась браками своих друзей, устраивала множество сватовств, а иногда ставила замужество условием продвижения по службе при своем дворе. Как и следовало ожидать, в преклонном возрасте она стала суровым блюстителем общественной морали.13

В конце концов она увлеклась теологией и стала спорить с мужем о природе Христа. Юстиниан старался объединить Восточную и Западную церкви; единство религии, по его мнению, было необходимо для единства империи. Но Феодора не могла понять двух природ Христа, хотя и не испытывала затруднений по поводу трех лиц в Боге; она приняла монофизитское учение, понимая, что в этом вопросе Восток не уступит Западу, и считая, что сила и удача империи заключаются в богатых провинциях Азии, Сирии и Египта, а не в западных провинциях, разоренных варварством и войнами. Она смягчила ортодоксальную нетерпимость Юстиниана, защищала еретиков, бросала вызов папству, тайно поощряла рост независимой монофизитской церкви на Востоке; и по этим вопросам она упорно и беспощадно боролась с императором и папой.

III. БЕЛИСАРИУС

Юстиниану можно простить его страсть к единству; это вечное искушение как философов, так и государственных деятелей, а обобщения порой обходятся дороже войны. Отвоевать Африку у вандалов, Италию у остготов, Испанию у вестготов, Галлию у франков, Британию у саксов; загнать варварство обратно в его логово и восстановить римскую цивилизацию на всем ее прежнем пространстве; вновь распространить римское право на весь мир белого человека от Евфрата до стены Адриана: это не были благородные амбиции, хотя им суждено было истощить как спасителей, так и спасенных. Ради этих высоких целей Юстиниан покончил с расколом Восточной и Западной церквей на папских условиях и мечтал собрать ариан, монофизитов и других еретиков в одно великое духовное лоно. Со времен Константина ни один европеец не мыслил в таких масштабах.

Юстиниан был благосклонен к компетентным генералам и стеснен в средствах. Его народ не желал участвовать в его войнах