Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

влюбился в милую Мари. «Был прекрасный и ясный летний день, мягкий и зеленый, с восхитительной песней птиц. В высоком лесу у ручья… я увидел ту, которая теперь стала моей женой и которая теперь кажется мне бледной и желтой….. Мой голод по ней удовлетворен». Он говорит ей об этом с крестьянской непосредственностью и планирует отправиться в Париж и поступить в университет. В эту супружескую сцену, в которой больше рифмы, чем смысла, автор вводит лекаря, сумасшедшего, монаха, просящего милостыню и обещающего чудеса, и отряд фей, поющих песни, словно балет, спроецированный главной силой в современную оперу. Адам обижает одну из фей, которая накладывает на него проклятие никогда не покидать свою жену. От такой бессмыслицы идет непрерывная линия развития к Бернарду Шоу.

По мере секуляризации представления перемещались с церковной территории на рынок или другую площадь города. Театров не было. Для немногочисленных представлений — обычно на летних праздниках — сооружали временную сцену со скамейками для народа и нарядно украшенными кабинками для знати. Окружающие дома могли использоваться в качестве фона и «имущества». В религиозных пьесах актерами были молодые священнослужители, в светских — городские «муммеры» или бродячие жонглеры; женщины участвовали редко. По мере того как пьесы все дальше отходили от церкви по сюжету и тематике, они становились все более шутовскими и непристойными, и церковь, породившая серьезную драму, была вынуждена осудить деревенские балаганы как безнравственные. Так, епископ Линкольнский Гроссетест отнес пьесы, даже «чудеса», наряду с попойками и праздником дураков, к представлениям, которые не должен посещать ни один христианин; и по таким эдиктам, как его (1236-44), актеры, принимавшие в них участие, автоматически отлучались от церкви. Святой Фома был более снисходителен и постановил, что профессия истрио была предписана для утешения человечества и что актер, который практикует ее достойно, может по милости Божьей избежать ада.19

IV. ЭПОСЫ И САГИ

Секуляризация литературы шла параллельно с ростом национальных языков. По большому счету, к XII веку латынь понимали только священнослужители, и писатели, желавшие обратиться к светской аудитории, были вынуждены использовать простонародные языки. По мере роста общественного строя расширялась читательская аудитория, и национальные литературы поднимались, чтобы удовлетворить ее спрос. Французская литература зародилась в одиннадцатом веке, немецкая — в двенадцатом, английская, испанская и итальянская — в тринадцатом.

Естественной ранней формой этих местных литератур была народная песня. Песня переросла в балладу, а баллада, распространяясь или агглютинируя, разрослась в такие малые эпосы, как «Беовульф», «Шансон де Роланд», «Нибелунглид» и «Сид». Шансон был создан, вероятно, около 1130 года из баллад девятого или десятого века. В 4000 простых, плавных ямбических строк он повествует о смерти Роланда при Ронсесвальсе. Карл Великий, «покорив» мавританскую Испанию, возвращается со своей армией во Францию; предатель Ганелон раскрывает врагу их маршрут, и Роланд добровольно возглавляет опасное тыловое охранение. В узком извилистом ущелье Пиренеев орда басков обрушивается со скал на небольшой отряд Роланда. Его друг Оливье умоляет его трубить в свой большой рог, призывая Карла Великого на помощь, но Роланд гордо отказывается просить о помощи. Вместе с Оливье и архиепископом Турпином он ведет свои войска в отчаянное сопротивление, и они сражаются, пока почти все не погибают. Оливье, ослепленный кровью, текущей из смертельных ран в его голове, принимает Роланда за врага и наносит ему удар. Шлем Роланда раскалывается от макушки до носовой перегородки, но спасает его.

При этом ударе Роланд смотрит на него, спрашивает он мягко и нежно: «Господин товарищ, вы это всерьез? Я — тот самый Роланд, который так любит тебя. Ни в коем случае не посылайте мне вызов». Оливье говорит: «Теперь я слышу, как вы говорите; Я не вижу вас. Господь видит и спасает тебя! Я нанес вам удар. Простите меня за это!» Роланд отвечает: «У меня нет травмы. Я прощаю тебя здесь и перед Богом». При этих словах один из них кланяется другому; И с такой любовью они расстаются.20

Наконец Роланд дует в свою олифанту, дует до тех пор, пока кровь не бьет из его висков. Карл Великий слышит и поворачивает назад, чтобы спастись, «его белая борода развевается на ветру». Но путь долог: «высоки горы, огромны и темны; глубоки долины, быстры потоки». Тем временем Роланд оплакивает труп Оливье и говорит ему: «Сэр товарищ, мы были вместе много дней и много лет. Ты никогда не делал мне зла, а я тебе. Жизнь — это сплошная боль, если ты мертв». Архиепископ, тоже умирающий, умоляет Роланда спастись бегством; Роланд отказывается и продолжает сражаться, пока нападавшие не бегут, но и он смертельно ранен. Из последних сил он разбивает свой драгоценный меч Дюрендаль о камень, чтобы тот не попал в руки язычников. Теперь «граф Роланд лежал под сосной, обратив лицо к Испании….. Много воспоминаний нахлынуло на него; он думал о завоеванных землях, о милой Франции, о своей семье, о Карле, который воспитал его, и плакал». Он поднял свою перчатку к Богу в знак верного вассалитета. Прибывший Карл находит его мертвым. Ни один перевод не может передать простое, но рыцарское достоинство оригинала, и никто, кроме того, кто воспитан любить Францию и чтить ее, не может в полной мере ощутить силу и чувства этого национального эпоса, который каждый французский ребенок заучивает почти вместе с молитвой.

Около 1160 года неизвестный поэт, романтически идеализируя характер и подвиги Руя или Родриго Диаса (ум. 1099), дал Испании национальный эпос в «Поэме о Сиде». И здесь тема — борьба христианских рыцарей с испанскими маврами, возвеличивание феодальной храбрости, чести и великодушия, слава войны, а не рабство любви. Так, Родриго, изгнанный неблагодарным