История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

также входили и многие монголоязычные племена Маньчжурии. «Процесс консолидации чжурчженьского народа был очень сложным и захватил ряд племён и народностей. В центре его находились хэйшуй мохэ. В нём участвовали другие мохэские племена (сумо, фуне, бай-шань), племена хуйба, тели, юэси, юйлоу, ужэ, уго, вэймо и др. Население Коре, Бохая и Динъаня тоже принимало в нём участие»[179]. Василий Васильев писал, что «в низовьях Амура, где и ныне обитает племя мангуты, что означает «речные», потому что река и вода на их языке называется мангу. Слово это тождественно с мукэ (вода) на собственном или южноманьчжурском наречии»[180]. В любом случае тунгусские племена мохэ наверняка в Маньчжурии являлись соседями монголоязычных племён и находились с ними в сложной системе взаимоотношений, в рамках которых были в том числе выработаны и устойчивые идентификационные признаки.

Таким образом, можно предположить, что тунгусоязычные племена из лесных районов восточной Маньчжурии называли своих монголоязычных соседей термином «мангу» в разных вариантах произношения этого слова. А родственные последним монголоязычные кидани использовали в отношении них же название шивей. При этом оба названия носили обобщающий характер, поэтому, собственно, они и не были связаны с каким-либо конкретным племенем, будь то шивей или мэн. Поэтому для киданей их соседи и в Маньчжурии, и затем уже после их переселения в Монголию выступали под названием шивей. В то время как для тунгусоязычных чжурчженей более привычным было использование термина мэн, мэн-у, мангу. Отсюда и противоречие в данных. Очевидно, что тот, кто осуществлял политическую гегемонию в Северном Китае, и имел приоритет в использовании определяющих терминов в отношении своих соседей.

Когда чжурчжени разгромили киданьскую империю Ляо, они автоматически стали называть кочевников Монголии привычным им тунгусским определением мангу или мэн-у. Отсюда, возможно, и появление известного парадокса, откуда взялись два монгольских государства. Характерно, что речь здесь не идёт о монгольских государствах, скорее о племенах под общим названием «мэн», которые были враждебны чжурчженям на их восточных и одновременно на северо-западных границах. Напомним, что часть лесных районов восточной Маньчжурии осталась самостоятельной ещё в период становления империи Ляо и завоевания киданями государства Бохай. В частности, это могло иметь отношение к тому же бассейну реки Амур. Местные племена, в отношении которых и могло использоваться наименование «мангу», не были полностью покорены ни киданями, ни позднее чжурчженями и наверняка представляли для них определённую угрозу.

Если принять эту версию в качестве рабочей, тогда становится понятно, почему среди монголоязычных племён, переселившихся из Маньчжурии в Монголию, собственно, и не было конкретного племени мэн. Это было связано с тем, что «мэн», или его вариации (мангу, мэн-ва, мэн-у, мэн-да), был обобщающим термином. При этом сам по себе он наверняка занимал определённое место в исторической памяти монголоязычных народов, равно как и определение шивей. В связи с этим весьма характерно, что мы не ищем племени шивей после исчезновения этого названия из исторической практики, но одновременно продолжаем искать племя мэн. Несомненно, что это следствие принципа обратного отсчёта — искать в истории обоснование тех событий, которые привели к итоговому современному результату. Поэтому если, к примеру, у нас есть монголы и монгольское государство, тогда необходимо найти в данном случае и племя мэн, которое должно было находиться у его основания.

До сих пор мы говорили о терминах, используемых киданями и чжурчженями в отношении монголоязычных племён сначала Маньчжурии, а потом и Монголии. Стоит вспомнить и о третьем заинтересованном наблюдателе — представителях собственно Китая. Отметим, что в приведённом выше отрывке из истории империи Тан, где упоминались название «мэн-у шивей», скорее всего, было отражено вовсе не взаимодействие между племенами, известными под этими двумя названиями. В начале этой работы было сделано предположение, что во время империи Чжоу китайцы с помощью использования двойных наименований вроде жуны-ди или мань-и как раз и отражали своё понимание межплеменного взаимодействия. Однако в данном конкретном случае речь, возможно, идёт о том, что китайские авторы данной истории использовали сразу два наименования — и киданьское и чжурчженьское. С одной стороны, это могло быть связано с тем, что китайцы непосредственно не контактировали с северными монголоязычными племенами Маньчжурии, будучи отделены от них киданями и государством Бохай, вплоть до падения последнего в 926 году. Соответственно они получали информацию о данных племенах либо от киданей, либо от тунгусоязычных мохэ, составлявших основу бохайского населения. С другой стороны, указанные истории империи Тан были созданы в период господства в Северном Китае киданьской империи Ляо. Следовательно, точка зрения киданей по отношению к их непосредственным соседям наверняка была учтена в данных документах.

Однако если для китайцев в X–XI вв. племена восточной лесной части Маньчжурии воспринимались через призму взглядов киданей и мохэ, вспомним хотя бы приведённую выше китайскую оценку о том, что все племена шивей связаны именно с мохэ, то по отношению к северным кочевникам у них было собственное мнение. Слишком важны были для исторического Китая отношения с кочевыми племенами, обитавшими в степном приграничье в направлении Монголии. Поэтому, очевидно, пришедшее вместе с киданями название шивей в отношении их так и не прижилось. Не стали китайцы использовать и термин «мэн», который пришёл в Северный Китай вместе с чжурчженями.

В X–XIII вв. китайцы называли племена северных кочевников дада (позднейшая интерпретация звучала как татары). «Земли, на которых впервые возвысились татары, расположены к северо-западу от земель киданей. Племена татар происходят от особого рода шато. Их имеются три рода: чёрные, белые и дикие»[181]. Упоминание в данном сообщении о происхождении татар (дада) от шато весьма показательно. Последние были широко известны в период кризиса в последние годы существования империи Тан, когда их предводитель Ли Кэюн сыграл ключевую роль в разгроме восстания Хуан Чао. Перед этими событиями племя шато проживало в степях южнее Гоби и априори являлось тюркоязычным. Для китайцев шато были составной частью тех тюрков, которые исторически противостояли Китаю на северо-западных границах и особенно в Монголии. Заявляя о происхождении татар от шато, китайский автор фактически говорит о преемственности новых кочевников Монголии по отношению к занимавшим ранее её территорию тюркам, прежним историческим противникам Китая, безотносительно существовавших между ними языковых различий. Для китайцев был более важен статус как самой Монголии, исторически имевшей стратегическое значение для безопасности Китая, так и населяющих её племён.

С точки зрения китайских авторов «нынешний император Чингис, а также все его полководцы, министры и сановники являются чёрными татарами»[182]. При этом для них не имело смысла разбираться в деталях распределения конкретных племён, которые скрывались под