Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

последнии день», а значит, еще не теперь. Это косвенно подтверждает, между прочим, что и Булев не считал альманах пророчествующим о последнем дне, иначе полемика сосредоточилась бы на признаках кончины мира.

Отражено в послании Филофея и представление о политической катастрофе: как я отмечал выше, он отрицает, что перемена царств может быть предсказана по звездам, ибо подобные события суть результат синергии человеческой воли с промыслом Божьим. Не подразумевался ли, вразрез с этим древним (и в общем принимаемым латинянами) учением о синергии, внезапный лавинообразный рост зла, мятеж, подобный крестьянской войне, действительно охватившей Германию в 1524 году? Может быть, ибо Филофей и на это дает ответ, когда порицает еретическое мнение, что Бог является виновником зла, ставя человеческую волю в зависимость от «злых дней и часов». Итак, хотя разного рода мятежи возможны, их всплеск по всему миру в одно и то же время по сигналу небесных тел является фантазией. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов Османскую империю, в тот период продолжавшую свои завоевания в Европе и как раз провозглашенную халифатом. Не далее как в 1529 году турки впервые предпримут осаду Вены. Идея объединения с Русью в антитурецкий союз будет долго жить на Западе и даже реализуется, наконец, на исходе XVII века. Но этот союз, не имевший для Руси никакого смысла во времена Филофея, мог быть обоснован только религиозным единством.

К чести Николая Булева следует сказать, что сам он, по всей видимости, верил своей пропаганде, в противном случае опасность разоблачения при скором наступлении 1524 года должна была бы сделать ее вовсе неуместной. Этот ученый представляет собой примечательный тип интеллектуала начала XVI века, сочетающего глубину и обширность знаний не только с религиозной верой, но и с уверенностью в том, что людям его поколения раскрываются некие загадки механизма вселенной. Не будем вдаваться в историю внутриевропейской полемики против астрологии; во всяком случае, для многих дерзновенное желание заглянуть в будущее не только сохраняло свою притягательность, но и казалось достижимым при помощи научных методов. К чему же призывал Булев русскую аристократию в преддверии «потопа»? Мы достоверно этого не знаем. Однако, так как эмиссар был апологетом унии, можем предполагать, что он торопил вступление Руси в союз государств под эгидой Рима. Все разновидности катастроф были для этого подходящим предлогом, потому что крах природного, политического и нравственного порядка требовал объединения от всех людей доброй воли, что само собой ставило на передний план вопрос о вере и спасении. Здесь уже было не до частных разногласий, и первый Рим, даже в условиях начавшейся Реформации все еще выглядевший центром большей части христианского мира, властно призывал к единству с собой. Наглядность судьбы второго Рима, Константинополя, только подкрепляла притязания первого. Таким образом, России было предложено вступить в семью цивилизованных народов, и если бы Петр Яковлевич Чаадаев обратил внимание на этот исторический эпизод, он был бы, наверное, глубоко удручен тем, с каким демонстративным невежеством его предки отвергли тогда призыв, поданный в форме астрологического прогноза.

Филофей, как я уже отмечал, берет идею потопа и перетолковывает ее, причем он делает это на основе Апокалипсиса Иоанна, который, в соответствии с церковной традицией, понимается им как пророчество не только о конце света, но и об общем ходе мировой истории. Согласно заключительной книге Нового Завета, «даны быша жене криле великаго орла, да бежит в пустыню, змий же изо уст своих испусти воду, яко реку, да ю в реце потопит» (Откровение 12:14). Жена – это Церковь, пустыню Филофей толкует как Русь, змий есть искушение, вода – неверие. Под неверием старец подразумевает противление христианству или его искажение (ересь). Подводя итог, он пишет, что христианский царь не должен «уповати на злато и богатство изчезновеное, но уповати на все дающаго Бога». Упоминание злата могло быть вызвано конкретной заботой правящих кругов: где взять денег в преддверии катастрофы; и не деньги ли в том числе сулил Бюлов при заключении союза? Во всяком случае, банкирские дома католической Европы в то время уже активно влияли на политический климат [12]. Занятые деньги требуют отдачи с лихвой, что побуждает государство к постоянному расширению своих активов. Нельзя ли предположить, поэтому, что в преддверии «потопа» усилились при дворе давшие о себе знать еще в правление Ивана III поползновения к обоснованию отъятия церковного имущества в пользу государства? Церковь тогда еще твердо противостояла этим тенденциям. Филофей не отрицает практических надобностей государства, однако его отношение к сокровищам вполне докапиталистическое: богатство исчезает, на него нельзя положиться [13]. Опора государства – в благочестии (это действительно вполне римский тезис). Обращение с имуществом, как и со всеми другими дарами жизни, есть установление отношения к Богу, о чем надо иметь «великое опасение».

Посреди потопа

«Проповедайте Евангелие всей твари» (Марк 16:15) и «стойте в вере, будьте мужественны, тверды» (1 Коринфянам 16:13) – два новозаветных требования, равно обязательных для христиан. Если бы пришлось выбирать из них, то, как обычно считается, первый Рим предпочел бы экспансию, третий – стояние. Можно усомниться в этом, видя движение во все стороны, которое непрерывно осуществляла Русь, освободившись от ордынского ига. Но движение это, по крайней мере первоначально, не осознавалось как экспансия, оно было ситуативным и к тому же происходило в исторических границах Руси, какими они хранились в памяти о предмонгольском времени: «Отселе до угор и до ляхов, до чахов, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устьюга… и за Дышючим морем; от моря до [волжских] болгар, от болгар до буртас, от буртас до чермис, от чермис до мордви, то все покорено было Богом крестияньскому языку – поганския [языческие] страны» (Слово о погибели Русской земли). Минула эпоха ига, и в «Казанском летописце» середины XVI века земли Поволжья причисляются к исконно русским: «Якоже поведают Русь и варвари, все то Руская земля была едина, идеже ныне стоит град Казань, продолжающеся в длину с единого Нова града Нижнево на восток, по обою странам великия реки Волги вниз и до Болгарских рубежов и до Камы реки, въ ширину на полунощие и до Вяцкие, рече, земли и до Пермския, на полудние до Половецких предел, все то держава и область Киевская и Владимерская, по тех же ныне Московская». Борьба на западных рубежах с Литвой, Ливонией, Швецией тоже обосновывалась как возвращение «отчин и дедин» великокняжеской династии.

Сам Псков, в окрестностях которого подвизался Филофей, был