Империя и ее соседи - Коллектив авторов

на нерадивость правителей, «каково обыкновение людей нашей коммуны вследствие их старинного порока… ректоры больше думают о своих делах, чем о благе коммуны, поэтому ее ведет не столько предусмотрительность, сколько судьба, а еще более Господь и порядки, данные всей коммуне в целом нашими предками»[292]. Эти мысли в более развернутом виде изложены ниже, в главе 69: «Вместо старинных любителей отчизны, презиравших свои интересы ради блага коммуны, у нас есть узурпаторы власти, использующие недостойные и недозволенные пути и преимущества, временщики без ума и добродетели… отчего наша коммуна часто попадает в трудные ситуации, и никто этого не стыдится и не ждет никаких наказаний за ущерб, нанесенный коммуне». Секрет выживания республики в столь тяжелых условиях Маттео Виллани видит в том, что среди многих преступных граждан, в том числе и духовных лиц, есть добрые, благочестивые и милосердные, почему бог и хранит Флоренцию. И вторая причина – хорошие порядки и справедливые законы, установленные предками, в том числе двухмесячный срок пребывания в должности членов правительства. Таким образом, позицию хрониста можно сформулировать примерно так: критика руководителей коммуны при наличии желания сохранить ее привилегии и свободу, и некоторая симпатия к императору, основанная на уважении к универсальной власти и той же антипатии к нынешним ректорам республики. Однако признавая достоинства Карла, Маттео Виллани осуждает его корыстные мотивы, неподобающие величию имперской власти. Карл, «обо всем осведомленный и лукавый, делал вид, когда мог себе это позволить, что деньги его не заботят, но при переговорах не шел навстречу и проявлял упорство, чтобы дороже продать свой товар». Флорентийские послы получили указание предложить императору 50 тыс. флоринов и только в самом крайнем случае удвоить эту сумму. Но у Карла, очевидно, были свои люди в флорентийских структурах, и когда встречи возобновились, император с усмешкой сообщил, что ему все известно, поэтому послы «встретили в нем еще больше упорства и раздражения, чем прежде; по его словам… он не дорожил деньгами больше, чем своей честью, и не был рад смятению граждан»[293]. Переговоры затянулись и велись даже ночью, в какой-то момент Карл «так ожесточился, что бросил палочку, которую держал в руке, на землю, и выказывая великое огорчение, несколько раз громко поклялся, что если синдики не согласятся на предложенные условия, пока он не вышел из комнаты, то его силы с помощью синьоров Милана и других гибеллинов Италии разрушат Флоренцию, ибо, по его словам, высокомерное намерение одной коммуны подчинить себе империю свидетельствует о ее чрезмерной гордыне»[294]. Назрел точно такой же конфликт, как при деде Карла, Генрихе VII, поскольку коммуна не захотела идти на мировую. Утром император, правда одумался, и соглашение в конце концов было заключено: Карл получил loo тыс. флоринов и признал привилегии республики и ее свободу, а также простил все провинности перед его дедом и отменил его приговор. Виллани считает, что того же можно было добиться с меньшими потерями при помощи Церкви, и обвиняет флорентийские власти, что они своевременно не получили у папы письмо для императора, – последний факт, впрочем, вызывает сомнения (Виллани М. 4-73)[295]. Примирение Флоренции с императором не было встречено горожанами с большой радостью, а у окружающих вызвало удивление. Когда император попросил включить в его свиту флорентинцев для сопровождения в Рим на коронацию, коммуна выделила двух рыцарей с двумястами всадников, и у них был народный стяг с «лилией и граблями, но без орла… мы упомянули об этих подробностях не ради них, а потому, что на протяжении многих лет было бы странно и неожиданно увидеть знамя флорентийской коммуны на страже императора»[296].

В связи с заключением мира Маттео Виллани включает в свое повествование известный портрет Карла Четвертого – для этого он воспользовался подробными рассказами очевидцев: «Глава LXXIV. О росте и манере поведения императора. Согласно тому, что мы узнали от тех, кто имеет общение с императором, рост его средний, но по немецким понятиям малый, он горбится, наклоняя вперед шею и голову, но не слишком сильно. Он черноволос, довольно широколиц, у него большие глаза, вытянутые кверху щеки, черная борода, на лбу залысины. Он носит скромную одежду, всегда застегнутую, без всяких украшений, но укороченную до колен; мало тратит и весьма умело собирает деньги, не очень хорошо оплачивая тех, кто служит ему своим оружием. Он имеет обыкновение даже во время аудиенции держать в руке ивовые прутья и ножик, которым он их строгает в свое удовольствие; занимаясь этой ручной работой, пока люди, преклонив перед ним колени, излагают свои просьбы, он обводит окружающих взглядом, причем говорящему кажется, что император не обращает на него внимания. Тем не менее он слушает и прекрасно понимает, отвечая на вопросы немногословно и очень осмысленно, как ему угодно, и дает мудрые ответы, не откладывая решения на другое время и расположение духа. Итак, он одновременно занимается тремя делами, не ослабляя и не изменяя проявлений ума: водит по сторонам глазами, работает руками, с полным пониманием дает аудиенции и высказывает продуманные ответы; все это достойно удивления и примечательно для такого государя. В Пизе у него было одновременно более четырех тысяч немецких рыцарей, которых он содержал в полном порядке и даже запрещал им посещать таверны и вести себя недостойно, так что до его коронации в Пизе не случилось никаких ссор и стычек между горожанами и чужеземцами. В его совет входят несколько баронов и патриарх[297], но решения он принимает скорее сам, ибо его разум превосходит суждения других своей тонкой и взвешенной изобретательностью; он очень остерегался того, чтобы оказать помощь и поддержку итальянским гибеллинам, имеющим обыкновение затевать предприятия, выгодные для частных интересов, а не для чести имперской короны, и эти их пороки он прекрасно знал»[298].

Заключает историю коронации Карла IV следующее суждение Маттео Виллани: «После того как император с немецким благоразумием и предусмотрительностью получил имперскую корону… видя, что его почитают как императора, зависящего от миланских тиранов, полный негодования он поспешил вернуться в Германию, куда приехал с короной, добытой без единого выстрела (senza colpo di spada), и с кошельком, наполненным деньгами, хотя до того пустым, – но снискав мало славы своими доблестными деяниями, и с позором вследствие унижения имперского величия»[299].

Некоторый свет на оценки Маттео Виллани проливают его рассуждения о том, «как свобода римского народа претерпела ущерб от тосканцев» в главах 77–78 книги 4-й. Итальянские коммуны, и прежде всего тосканцы, под управлением римского народа «разделяли (parteciparono) гражданство и свободу этого